Надежда.
Трейси цеплялась за нее до самого последнего момента, пока Рой Каллоуэй не протянул ей пряжку, погасив последний жестокий огонек.
Она проехала по тому месту дороги, где двадцать лет назад они нашли синий пикап – казалось, с тех пор прошло лишь несколько дней. Проехав несколько миль до знакомого съезда, она поехала через город, которого больше не узнавала и не чувствовала с ним никакой связи. Но вместо того, чтобы свернуть налево к скоростной автостраде, она повернула направо и проехала мимо одноэтажных домов, которые в памяти оставались трепещущей родиной, полной родных и друзей, но теперь выглядели усталыми и обветшавшими. Дальше дома и дворы становились больше. Продолжая ехать на автопилоте, она притормозила, чтобы повернуть туда, где увидела ворота со столбами из речного камня, и остановила машину у пологой подъездной дорожки.
Когда-то на клумбах здесь густо росли яркие вечнозеленые растения, за которыми регулярно ухаживала мать, но теперь вместо них остались голые стебли розовых кустов. В центре ухоженной лужайки, очерченной аккуратно подстриженной изгородью из английского самшита, где когда-то раскрытым зонтиком стояла плакучая ива, теперь остался лишь пень. Кристиан Маттиоли, когда основал Седар-Гроувскую горнодобывающую компанию, нанял архитектора из Англии, чтобы тот построил двухэтажный дом в стиле королевы Анны, и городишко Седар-Гроув сразу ожил. По преданию, потом Маттиоли заказал этому архитектору добавить третий этаж, чтобы этот дом стал самым высоким и великолепным в Седар-Гроуве. Через сто лет, когда седар-гроувские копи уже давным-давно закрылись и большинство жителей уехали, а дом и двор обветшали без ремонта, мать Трейси с первого взгляда влюбилась в чешуйчатую обшивку и башенки, возвышающиеся над пологими щипцовыми крышами. Отец в поисках сельской медицинской практики купил этот дом, и вместе они все восстановили – от бразильских деревянных половиц до коробчатых потолочных балок. Они отскребли панели обшивки и шкафы до их изначального цвета красного дерева и отполировали мраморный вход и хрустальные люстры, так что дом снова стал самым великолепным в Седар-Гроуве. И так создали место, которое две сестры называли своим домом.
Трейси выключила свет в ванной и в своей флисовой пижаме вошла в спальню. На голове у нее был тюрбан из полотенца. Она вошла, подпевая Шине Истон, исполнявшей в стереопроигрывателе «Вся ночь наша», и полюбовалась из эркера ночным небом. Роскошная полная луна придавала плакучей иве бледно-голубой оттенок. Ее длинные косы ниспадали неподвижно, словно дерево впало в глубокий сон. Осень незаметно перешла в зиму, и прогноз обещал заморозки. Однако, к разочарованию Трейси, небо сияло звездами. Седар-гроувская начальная школа закрывалась на день при первом зимнем снеге, а у Трейси была утром контрольная по дробям. И она была не совсем готова.
Она нажала на кнопку «Стоп» на проигрывателе, прервав пение Шины, но сама продолжая напевать, и включила настольную лампу. Лунный свет, заливавший ее пуховое одеяло и ковер, пропал, когда она включила лампу, укрепленную над спинкой кровати. Трейси выбрала «Повесть о двух городах», которую они мусолили в школе целый семестр. Она не очень любила читать, но если ее отметки ухудшатся, отец в конце ноября не отпустит ее на турнир по стрельбе.
– У нас есть ночь, – пела она. – Зачем нам завтра? Продлим же ночь, хоть как-нибудь.
Она стянула одеяло.
– Бу-у!
Трейси завизжала и отшатнулась.
– Ай! Ай!
Из-под одеяла, как на пружине, выскочила Сара и теперь лежала, так покатываясь со смеху, что не могла выговорить ни слова.
– Ну и скотина же ты! – завопила Трейси. – Что на тебя нашло?
Сара села, стараясь что-то сказать сквозь смех и хватая губами воздух.
– Ты бы видела свое лицо! – Сестра изобразила потрясенный взгляд Трейси и снова повалилась на постель, схватившись за живот от смеха.
– И долго ты там скрывалась?
Сара приподнялась на колени и сжала кулак, будто подносила ко рту микрофон.