Ясно было одно, только тот, кто был вхож в дом, мог специально подмешать частички орехов в чай. Это были Майк, Джереми или Маргрете.
— Я должна извиниться, — сказала я, когда Жаклин вошла в кухню. — Видимо у тебя есть враг, готовый на все. Невероятно. Я сейчас позвоню в полицию.
— Нет! — с трудом переводя дыхание, сказала Жаклин. — Не делай этого.
— Жаклин, прошу тебя. Кто бы это ни сделал, он должен...
— Нет! — еще раз сказала она. — Я хорошо подумала.
Жаклин молниеносно выхватила у меня банку из рук, высыпала содержимое в мойку и открыла кран.
— Никому ни слова,— приказала она мне. — Я улажу это внутри семьи.
Хоть поначалу мне и опротивела мысль о том, что ребенок способен совершить такое преступление, то теперь мне казалось, что это была самая логичная версия, а именно по одной единственной причине: потому что все остальное означало бы, что у кого-то из моего ближайшего окружения были серьезные намерения совершить убийство. Эта мысль была для меня непредставима. У Джереми был мотив, он терпеть не мог свою мачеху, однако наверняка он не собирался убивать ее целенаправленно, а просто не рассчитал последствия своего поступка. Я уверена, ему захотелось так подшутить над ней. Таким образом, попытка Жаклин уладить эти вещи в семье была правильной. Тихий голосок внутри меня говорил мне, что я все приукрашаю, но быстро заставила его замолчать.
Я решила посвятить себя другим вещам. Выбирая между семейными делами Жаклин, руинами или выставкой, мне понадобилось ровно пять секунд, чтобы выбрать последний вариант. Подготовка в выставке было делом непростым и отнимающим каждый час свободного времени.
Глава 19
Я всегда считала, что на северном полушарии, в общем, и на Пёле в частности, нет лучшего месяца, чем сентябрь, чтобы запечатлеть природу. В сентябре бывают дни, наполненные теплотой лета, луга и деревья еще зеленые, а древние пруды блестят как расплавленное серебро на солнце. Урожай собран, и местность становится еще более равнинной, чем обычно. Сентябрь — это своего рода вакансия, когда все замирает. Последние хорошие дни. А немного погодя в лужах на дорогах уже отражаются разрозненные тучи, а море выглядит тяжелым как свинец. Бывает и такое, что на Пёле за один день можно пережить все времена года, от туманного и серого утра, наполненного таинственной зимней тишиной, голубого, средиземноморского неба днем, до янтарного захода солнца, навевающего сентиментальные мысли, вечером.
За те семнадцать дней, в которые я каталась на кабриолете по острову, в основном одна, а иногда с Пьером, сентябрь показал себя со своей самой лучшей стороны. И лишь прохладные порывы ветра напоминали мне о том, что с севера неумолимо приближалась осень.
Я просмотрела в интернете бесчисленное количество фотографий любителей Пёля, которые произвели на меня приятное впечатление: порт во время захода солнца, маяк, пляжи, усеянные тростником берега и тому подобное. Неизбежно возник вопрос, какие фотографии покажут Пёль с новой стороны, как местным жителям, так и туристам, и при этом передадут характер острова. Просто повторять то, что уже тысячу раз было сфотографировано, не соответствовало моим требованиям к самой себе. С другой стороны было бессмысленно делать выставку фотографий не относящихся к Пёлю. Прежде всего, я решила делать исключительно черно-белые снимки, в конце концов, речь шла не о брошюре для туристов и не о календаре. В связи с отсутствием красок, внимание человека, рассматривающего фотографии будет направлено на важные, отличительные черты Пёля: просторы, тишину, простоту и ясность, прямые линии горизонта, дороги и аллеи. Такова была моя задумка.
Если меня сопровождал Пьер, он никогда не вмешивался в мою работу. Я могла целый час бродить вокруг, а он терпеливо сидел в машине и ждал меня, читал книги или на ноутбуке писал письма своим двоим подопечным. Я чувствовала себя хорошо и свободно, вопреки моим изначальным опасениям, он ни в коей мере не мешал моей работе. Напротив, возвращаясь с удачными снимками, я была рада поделиться с Пьером своим счастьем, чего никогда не делала с Карлосом. С каждым часом, проведенным вместе с Пьером, у меня было чувство, что я все больше влюблялась в него.
Несмотря на то, что я была сосредоточена на работе, у нас бывали и интимные моменты, например, когда мы вместе обедали в красивом ресторане с видом на море или закатав штаны полчаса бродили по берегу. Если поначалу наши поцелуи были робкими, что наверное было связано с нашим общим детством, то теперь они становились все более частыми и страстными, однако последний шаг мы по-прежнему отодвигали.
Это были беззаботные, насыщенные недели, в которые кроме Пьера я почти не встречала знакомых лиц. Каждые два, три дня я разговаривала по телефону с Майком, чтобы проинформировать его о том, как продвигается работа, однако избегала навещать его дома. И несколько раз видела издалека Маргрете, но не старалась, чтобы она заметила меня.
В такие моменты я осознавала, что держала дистанцию с друзьями из прошлого, но не могла объяснить себе, почему я это делала. Может потому что целиком сосредоточилась на Пьере. Наша старая компания никогда не была для нас темой для разговора. Лишь однажды я заговорила о человеке из Кальтенхузена, а именно когда спросила Пьера, упоминала ли Эдит еще раз о своем предупреждении для меня. Она опять уже ничего не знает, ответил он, и на этом тема была для меня закрыта.
Однако в один пятничный вечер произошло кое-что, что в одно мгновение разрушило мое хорошее настроение тех дней.
К тому времени я уже сделала около четырехсот профессиональных, правильно поставленных фотографий, из которых, учитывая мой перфекционизм, я применю в лучшем случае процентов двадцать. Я по-прежнему гоняла на кабриолете под голубым небом острова, висящим над ним как купол.
Незадолго до захода солнца мы с Пьером заехали на заправку. К моему удивлению на ней до сих пор работала Фрида Шойненвирт, бывшая когда-то подругой моих родителей, а также Моргенротов и Эдит Петерсен. Пока мы заходили в старомодный магазинчик на заправке, Пьер рассказывал мне, что Фрида единственная, кроме пастора, кто регулярно посещает Эдит. Когда Пьер представил меня, она первым делом придвинула мне стеклянную банку с карамельками, точно как тридцать лет назад. Мне показалось это очень милым. В отличие от Эдит, Фрида, которая была не намного моложе, выглядела довольно бодро. Счастливое обстоятельство, ведь ее четверо детей уже давно расселились по всей Германии. Ее вынесут отсюда только ногами вперед, сказала она мне, потому что добровольно она никогда не уйдет с заправки. Десятиминутная, забавная встреча с Фридой вызвала во мне воспоминания о старых добрых днях. Когда я уже сидела в машине рядом с Пьером, он сунул мне под нос упаковку сладостей.
— Это тебе. Ты недавно говорила, что не помнишь, нравится ли тебе лакрица. Через минуту ты узнаешь.
Именно такие маленькие знаки внимания со стороны Пьера, заставляли меня сходить по нему с ума. Он не забывал ничего, что я рассказывала. Глядя на его освещенное заходящим солнцем лицо, я вдруг подумала: «Это, Лея, и есть твое будущее»,
— Ну, давай, попробуй уже,— подгонял он меня.
Я выловила из яркой пачки черно-розовый кубик, засунула его в рот и — выплюнула из машины. Лакрица приземлилась прямо под ноги другого клиента, после чего он вполне справедливо недоуменно взглянул в нашу сторону.
Мне было ужасно неловко. Пьер напротив разразился громким смехом, таким заразительным, что я тоже не сдержалась. В отличном настроении мы поехали к выезду с заправки. И тут это произошло. Пока Пьер ждал возможности влиться в общий поток машин, а я все еще смеялась, на заправку повернул другой автомобиль и проехал прямо мимо меня. На пассажирском сиденье сидел — Юлиан, в чьи голубые глаза я даже успела посмотреть.
Пьер хотел дать газу, но я крикнула:
— Стой! Остановись!
— Почему? Ты что-то забыла?
Ничего ему не ответив, я выпрыгнула из кабриолета и побежала вслед за другой машиной, которая остановилась возле одной из бензоколонок. Со стороны водителя вышла молодая девушка, а на пассажирском сиденье было опущено окно. Я была до такой степени вне себя, что встала прямо перед машиной и уставилась во внутрь салона.