— Эй, айда! Иди! Сюда иди! Здесь певец снова, тот, который про раамперльского волка!..
Оказывается, кто-то из селян приоткрыл дверь, да так и простоял на пороге, слушая Ленлина. Теперь стал звать земляков. Бородатый хозяин с удовлетворенной улыбкой объявил:
— И эта песня дивно хороша! Ужин ты, парень уже отслужил… сейчас дщерь подаст, скажу ей. А песня, песня-то! Верно ведь, нужен Кругу герой. Ох, как нужен!
С этими словами трактирщик направился навстречу землякам, которые оказались на пороге. Предвкушая удачный вечер, бородач напевал:
Принимая медь и раздавая пиво, хозяин объявлял, что сейчас гость покушает с дороги и снова споет прекрасные песни — дескать, садитесь, делайте заказы, кому что по душе, чтоб, когда песня начнется, не пришлось от жажды маяться.
Ленлин задумался, глядя в стол и лениво перебирая струны. Он пытался осмыслить, что только что пел — слова и музыка снова были будто не из его головы. Как подсказал кто… Элина отвернулась. Она размышляла о том, что местные просто не верят в гибель Алхоя. Слишком великое событие для маленьких людей. Им сообщили, что покончено с великим злодеем, а ни один не почесался!
Никто не сможет представить, что вот так запросто Корди разделался с Лордом Тьмы. В одиночку! Вот если бы через деревню накануне промаршировало огромное войско… Войско — это убедительно, а тщедушный паренек — нет…
К ним подошла дочь хозяина с подносом в руках, улыбнулась поэту и сморщила нос, взглянув на его спутницу. Та не удивилась, она привыкла к эффекту, который ее внешность частенько производит на девушек. Пока гости ели, в зале стоял гул голосов — постояльцы и местные чинно потягивали пиво, ожидали песен. Многие поминутно поглядывали на Ленлина, как он? Скоро ли закончит трапезу и возьмется за лютню? Поэту было не привыкать к такому вниманию, а Элине сделалось не по себе, она тихонько шепнула:
— Ты бы поспешил с едой, что ли. А то на нас все зыркают, даже кусок в горло не лезет.
— Мне надо плотно поесть, — пояснил Ленлин. — Я, когда пою, пиво хлебаю, и сам не замечаю, как окосеть могу, если на пустой желудок.
Чернявый купец поднялся, подошел и, склонившись над Ленлином, тихо спросил:
— Очень, решусь заметить, интересную мысль ты, парень, высказал. Неужто и впрямь, если Лордов и прочих злодеев истребить, Завеса падет?
Поэт не смутился:
— Вообще, это всего лишь песня… но мне эта мысль тоже нравится.
— Сам выдумал? — осведомился купец. — Или научил кто? Может, в книге какой этакие мудрости написаны? Я бы сам почитал, я грамотный!.. Очень уж любопытно.
Ленлин широко улыбнулся и предложил:
— Послушай лучше еще песню!
Блондин запел о волке из Раамперля, и снова, едва он взял первый аккорд, разговоры смолкли и кружки замерли на полпути…
Сутулый купец возвратился за свой стол. Как только песня закончилась, он поднялся и позвал трактирщика — мол, расплатится, да и в путь.
— Куда же, на ночь глядя? — привычно запричитал бородач, которому не хотелось лишаться платежеспособного постояльца. — А разбойники? А зверье?
Чернявый твердо завил, что знаменитого волка-оборотня больше нет, а человека и волка порознь он не испугается. Потом купец распрощался с Ленлином, спросив напоследок, не в Раамперль держит путь поэт? Там и встретятся, наверное.
Элине этот человек не понравился, а Ленлин не задумывался, он уже был во власти собственного дарования, теперь блондин не думал ни о чем и не замечал никого вокруг — он пел.
Когда брат Астус, наконец, отправился в Дом Света, Бремек вздохнул с облегчением: теперь можно валяться в постели, как и подобает избитому до полусмерти. Можно глядеть в потолок, позабыв на время об интригах в Доме Света, о соперничестве, тайных замыслах и расследовании убийств.
Но деятельная натура не давала успокоиться. К тому же охотнику было скучно. Он отоспался, кажется, на десять лет вперед и маялся от безделья и от тяжких предчувствий. Начинало казаться, что, пока он валяется здесь, в тихом раамперльском представительстве, Круг валится в пропасть.
Да и сны большей частью были сумбурные, недобрые, иногда переходящие в кошмар, — будто он, Бремек, снова летит с коня на дорогу, а над ним возносится здоровенный башмак с наполовину оторванной подошвой, тяжелый, грязный — висит, колеблется. Тот Бремек, что во сне, еще не калека, он понимает, что сейчас башмак ударит, что нужно встать, сопротивляться, но, как это обычно бывает в кошмарах, непонятная слабость охватывает тело, сковывает по рукам и ногам, держит, не дает ни увернуться, ни поднять руку для защиты… Во сне Бремеку было страшно.
Тогда башмак медленно опускался, метя в лицо Бремеку, за ногой проступала бородатая харя, но разглядеть ее спящему не удавалось, он жмурился, ожидая удара, корчился, схваченный невидимыми оковами, прижатый к грязной земле, снова страдающий от боли — хотя там, во сне, побои еще только готовились… и вот Бремек просыпался от того, что пытался сорвать повязки, а от этого ушибы и ссадины начинали болеть с новой силой.
Ловчий тряхнул головой, чтобы прогнать остатки кошмара, и с трудом сел в кровати. Рядом, уткнувшись головой в сложенные на столе руки, сидя дремал оруженосец. На соседней кровати белым призраком покоился Олвис, по-прежнему безучастный ко всему. Бремек повернул голову и поглядел в серое окошко. Сумерки, скоро рассвет. Где-то внизу слышны голоса. Несмотря на ранний час, разговаривают громко. Кто бы это мог быть в такую рань? Кровать под Бремеком пронзительно скрипнула, оруженосец встрепенулся и стал тереть кулаками заспанные глаза.
— Сходи вниз, — велел ловчий, — узнай, что стряслось. Слышишь, спорят.
— Да что здесь может стрястись, добрый Бремек? Тишь да гладь… разве у местных какие-то свои дела, пока добрый Астус в отъезде… — забормотал воин, но послушно поплелся узнавать причину шума.
Охотник встал, доковылял до двери и встал в проеме, держась обеими руками за косяк. Некий мужчина твердил, что должен сообщить брату Астусу важные сведения. Ни с кем другим он не собирался разговаривать, требовал Астуса и очень огорчился, когда выяснилось, что глава представительства в отлучке.
Бремек догадался, что это — один из осведомителей, он хочет, чтобы ему заплатили, поэтому отказывается говорить с другими.
— Жаль, — пробубнил незнакомец, — а я-то спешил, думал пересказать брату Астусу новости с юга.
С юга? Бремек заинтересовался. С трудом переставляя ноги и держась за стены, ловчий двинулся к лестнице. Он боялся, что не сможет крикнуть достаточно громко отсюда, из комнаты. Добрел до лестницы, упал грудью на перила, склонился над проемом и позвал оруженосца.
— Веди этого человека сюда!
Перед Бремеком предстал тощий сутуловатый мужчина. Незнакомец с недоверием оглядел избитого охотника. Оруженосец внушительным голосом объявил:
— Добрый брат Бремек из Дома Света, со специальным поручением капитула Ордена.
Пришелец неохотно поклонился, обратив на миг к Бремеку плешь посередине густой черной шевелюры.
— Я отправил доброго Астуса в Дом Света с важным поручением, — пояснил ловчий, — а новости вы можете изложить мне.
Чернявый поморщился, и Бремек добавил:
— Глава представительства объяснил, что добрые люди этого края помогают нашему светлому братству, и я готов отблагодарить… идемте в комнату, поговорим спокойно, без лишних ушей.
Оруженосец помог Бремеку доковылять до кровати, переставил стул для гостя поближе и вышел. Чернявый покосился на неподвижного Олвиса.
— Он в беспамятстве. У нас вышли некоторые… м-м-м… приключения. — Бремек провел рукой вдоль тела, указывая бинты. — Я заплачу, не беспокойтесь. Итак?
— Дело вот какое, — решился сутулый купец. — На юге, у границы с землей Алхоя объявились люди. Утверждают, что Прекрасный Принц убит.