6 июля Сейта и Сецуко равнодушно глазели из пещеры на рябь, оставленную на воде озера уходящим ливнем. Сезон дождей подходил к концу; в тот день, B-29 бомбили Акаси. Сецуко сжимала в руках куклу, с которой она никогда не расставалась. "Я хочу домой, мне не нравится больше жить у тети". До того она редко жаловалась, но теперь ее голос был полон слез. "Наш дом сгорел, его там больше нет". Но, похоже, и со вдовьим домом пришла пора распрощаться. Как-то ночью Сецуко снова разревелась от кошмаров, навещавших ее во сне. Будто специально дождавшись этого, вдова распахнула дверь и встала на пороге. "Моя дочь и сын работают на благо страны, так почему бы тебе не унять эту плаксу, если ты ни на что больше не способен? Она нам действует на нервы, мы не высыпаемся!" Она ушла к себе, громко хлопнув дверью напоследок. Напуганная тёткиной злостью, Сецуко заревела еще громче. Подхватив ее, Сейта выскочил на ночную улицу. Здесь, как и прежде, летали светлячки. "Все было бы намного проще, не будь ее здесь" – пришла к нему мысль на мгновение. Сестренка уснула, не успел он взвалить ее на спину. Ее тело стало почти невесомым, но, может, ему просто так казалось? Личико и ручки были сплошь в укусах москитов, а расчесывая их, Сецуко заносила инфекцию, и ранки теперь гноились.
Однажды, в отсутствие вдовы, они открыли крышку старой фисгармонии, принадлежавшего ее дочери. "Хи, то, и, ро, ха, ро, и, ро, то, ро, и, хе, то, и, ро, и, хе, ни". После того, как в школьную программу для младших классов внесли изменения, привычное "до, ре, ми" вдруг превратилось в "Ха, хи, но, хе, то, и, ро, ха". Не так уверенно, как раньше, но он все же заиграл "Коинобори" - детскую песенку про летящих по небу бумажных карпов. Это была первая разученная им песня. Воодушевленные, дети запели хором. И тут вернулась тётка.
- Прекратите немедленно! Кругом война идет! Послал бог дармоедов…как налет, так они в убежище! Ну и живите там, трусы, всё равно от вас никакой пользы!
"Что это значит? У нас будет своё жильё? В убежище нас никто не потревожит. Мы, двое, будем сами себе хозяева. Пещера со всеми положенными углами, с открытым укрепленным входом. Если бы мы разжились соломой у фермеров, разложили ее на полу и натянули противомоскитную сетку, то не было бы никаких проблем". Игра в приключение уже захватила его – обычное дело для мальчика его возраста. Когда в очередной раз объявили тревогу, он, ни сказав ни слова, собрал вещи. "Извини, что сидели у тебя на шее так долго" – сказал он вдове, - "Мы уходим в другое место". "В другое место? Куда?" – "Мы еще точно не знаем". "Вот как? Ну что же, желаю удачи. Бай-бай, Сетчан" – и, с натянутой улыбкой, тётка скрылась в доме.
Кроме плетеного короба, одеяла, сетки от москитов и кухонной утвари он каким-то образом умудрился перетащить в убежище чемодан с маминой одеждой европейского кроя и коробку с мамиными останками. Осмотревшись, он понял, что переоценил их новое жилище: пещера немногим отличалась от обычной вырытой ямы, а мысль о том, что в ней придется жить, повергла его в уныние. Сходив на ближайшую ферму, он одолжил у хозяев соломы и купил за деньги несколько луковиц и редьку. Больше всего его радовала Сецуко: сестренка шныряла и тут и там, приговаривая "Здесь будет кухня, а здесь парадная". И тут же, с озадаченным видом: "А где у нас будет уборная?" "Да где хочешь, любое место подойдет. Не волнуйся, твой брат с тобой". Сидя на соломе, сестренка выпрямила спину. Папа однажды заметил: "Без сомнения, эта девочка однажды удивит всех своей изысканной грацией". Сейта не понял тогда, что такое "изысканный". "Ну" – задумался над разъяснением отец" – "это как бы самый высший класс". Действительно, высший – вот только вид жалкий.