Обитаемые места, с их необходимостью соблюдать светомаскировку, были теперь далеко, но ночная темнота еще больше окунала пещеру в черное. Он натянул между опорами москитную сетку и влез внутрь. Теперь только звон комариных крыльев у входа связывал их с миром живых. Двое детей неосознанно прижались друг к другу. Он попытался укутать и согреть ее своим телом, чувствуя голые сестренкины ноги где-то в районе живота. Потом, с внезапным порывом, обнял ее еще крепче. "Больно же" – обиженно пробубнила Сецуко.
Им обоим было никак не уснуть и Сейта предложил прогуляться до ветра. Они выбрались на открытый воздух. Сейта делал своё дело, Сецуко – своё, а в небе над ними, высоко-высоко, вспыхивали и гасли огоньки японских самолетов, летевших на запад. Красный-синий, красный-синий…"Это самолеты камикадзе". "Ммм". Сецуко, не зная, что он имеет в виду, кивнула. "Совсем как светлячки, ага?" "Ага". Сестренка навела его на мысль. Что, если поймать несколько светлячков и запустить их в сетку от москитов? В пещере стало бы светлее – конечно, ненамного, но всё же. Набрав полную пригоршню букашек, он выпустил их в сетку. Пять или шесть жучков замерцали дрожащим светом, запутавшись в сети. Дети по-прежнему не различали в темноте лица друг друга, но чувство облегчения, которое принесло это мягкое мерцание, вскоре погрузило их в дрёму. В полусне, узор из светлячков сложился в контур военного корабля, напомнив ему о морском параде. Был октябрь 1935-го года. На склоне горы Роккё устроили иллюминацию, разложив светильники корабельным силуэтом. Со склона горы объединенная флотилия и авианосец в заливе Осака выглядели просто как большие палки, плавающие по воде. На носу каждого из боевых кораблей раскинули белый шатер. Отец был на крейсере "Майя" со своим экипажем. Сейта вглядывался в корабли изо всех сил, но так и на разглядел характерную надстройку "Майи" в форме усеченной пирамиды. Духовой оркестр надрывался, исполняя военный марш, и, прислушавшись, можно было разобрать слова: "И в защите, и в атаке, грозны наши корабли…" Отцовская фотография уже насквозь пропиталась потом. Интересно, где папа воюет сейчас? Должно быть, отбивается от врагов. Враг нападает с воздуха! Тах, тах, тах! Он сравнил трассирующие пули врага с огоньками светлячков. Трассеры с батарей ПВО, которые он наблюдал во время налета 17 марта, мгновенно поглощались тьмой - совсем как светлячки, которых сдуло порывом ветра. Они и вправду думали, что могут сбивать этим вражеские самолеты?
Утром обнаружилось, что половина светлячков сдохла и валяется под сеткой. Сецуко закапывала усопших насекомых у входа в пещеру. "Что ты делаешь?" "Копаю могилу для светлячков" – ее голова была опущена. "Мама ведь тоже в могиле, да?" Он не знал, что ей сказать. "Тётя сказала мне, что мама уже умерла и лежит в могиле". У Сейты брызнули слезы – впервые в жизни. "Мы когда-нибудь навестим ее могилу" – сказал он, чуть погодя. "Помнишь, тебя однажды взяли на кладбище в Касугано, возле Нанубоки? Вот там теперь наша мама. В маленькой могилке под камфарным деревом…"
"…Но если я не отнесу туда мамину кость, она никогда не попадет на небо…".
Их убежище ни для кого не было тайным, раз уж Сейта менял мамину одежду на рис у фермеров, да и водовозы их видели; но никто их и не навещал. Он собирал сухие ветки для костра, чтобы сварить рис, таскал воду из океана, когда она была не слишком соленой. Бывало, что американские истребители расстреливали путников на дорогах – он тоже как-то побывал под прицелом. По ночам их покой стерегли светляки. Жизнь в убежище становилась всё более и более обустроенной. Однако, у Сейты между пальцами обеих рук вдруг вылезла экзема, да и Сецуко слабела день ото дня. Выбрав ночь потемнее, они, порой, лазили в резервуар с водой, чтобы отмыться и набрать улиток. Лопатки и рёбра Сецуко проступали всё отчётливее. "Тебе надо больше есть". Думая, что может наловить лягушек-быков, он обшаривал взглядом те места, откуда громче всего доносилось кваканье, но так и не поймал ни одну. Существовал еще черный рынок, один помидор – три иены (одна иена в то время примерно равнялась одному доллару), один сё растительного масла – 100 иен, 100 момме (13,25 унций) свеклы – 20 иен, один сё риса – 25 иен; но, без нужных связей это было всё равно, что достать луну с неба. Живя возле города, хваткие фермеры отказывались продавать рис за деньги. Вскоре, обитатели убежища вновь перешли с риса на соевую кашу. К концу июля Сецуко уже вся была в струпьях, и, как бы усердно он не вычищал одежду, избавляясь от блох и вшей, уже на следующее утро насекомые снова лезли из швов. Давя пепельно-серых насекомых, он приходил в ярость при виде кровавых пятен, понимая, что это кровь Сецуко; пытался ловить вшей по одной, чтобы замучить до смерти – но всё было бесполезно. Он даже пытался выяснить, пригодны ли в пищу светлячки. Между тем, сестра совсем обессилела – даже когда он отправлялся к морю, она говорила "я здесь подожду" - и оставалась лежать там, с куклой в руках. Сейта бродил по огородам и воровал огурчики размером с мизинец и зеленые помидоры, чтобы скормить их Сецуко. Как-то раз ему попался мальчик лет пяти, жующий яблоко – подлинное сокровище. Вырвав яблоко, Сейта прибежал к пещере и вручил его сестре. Как он и ожидал, она взяла яблоко в руки и куснула, глаза ее заблестели. Но тут же она сказала "это не яблоко". Сейта попробовал плод на вкус. Свежий, зрелый помидор! На глаза сестренки навернулись слёзы – так она обманулась в ожиданиях. "Помидор – это ведь тоже неплохо, не так ли? А теперь ешь, а то твой брат слопает" – сказал он строгим тоном, хотя сам был готов зареветь от досады.