- Нет, мсье, - перебил Пэйн, - я с вами не пойду! Пусть я погибну в водах бурной Кулисэу, но отправлюсь на север. Надеюсь, наши пути больше никогда не пересекутся!
Ример снова пожал плечами и отвернулся.
Все же Пэйн не отказался от помощи Римера и Лакастры, когда они натаскали ему бревен и связали плот, так же как не отказался от карабина и небольшого запаса сушеного мяса и рыбы.
- ...Ример с лакорийцем скрылись в джунглях, - продолжал Пэйн свое повествование, - но ушли не сразу и какое-то время наблюдали за мной. Я увидел их в последний раз стоящими на вершине высокого обрыва, мимо которого проносило мой плот. Они помахали мне рукой, но я отвернулся. Умом я понимал и, следовательно, оправдывал Римера, но при одном воспоминании о пещере Справедливого Лоха меня начинало трясти, словно в лихорадке.
Пэйн поморщился, облизнул языком пересохшие губы и продолжал:
- Мое плавание по быстрой Кулисэу было очень непродолжительным. К вечеру на первом же пороге плот наскочил на подводный камень и рассыпался. Меня ударило головой о камень, и я потерял сознание. Избитого, окровавленного, с переломленными членами и почти бездыханного меня подобрали на берегу лакорийцы. Болел я долго, мучительно. Выходил меня знахарь Ленда, с которым с тех пор мы стали лучшими друзьями...
- Но, мсье Пэйн, - перебил француза Грасильяму, - почему же вы после того, как выздоровели, окрепли, не ушли от лакорийцев? Они не отпускали вас?
- Я и не поднимал этого вопроса, мсье. Да мне и незачем было уходить от них.
- Как? Разве вас не потянуло на родину, к вашим близким, к друзьям? неожиданно спросил до сих пор молчавший Сергей.
- Родина, близкие, друзья... - задумчиво повторил Пэйн. - Милый юноша! Вы, русские, по-иному понимаете слово "родина", поэтому ты не поймешь, если я скажу, что для меня родина - это, прежде всего, я сам. Близких у меня нет. Я подкидыш, воспитывался в приюте, а потом в иезуитской школе. Какие уж тут близкие? Друзья? Да настоящих друзей я, пожалуй, тоже никогда не имел... И почему вы думаете, что я совершаю нечто недостойное, обитая здесь, в этом эдеме, а не на Монмартре или в Латинском квартале Парижа? Жизнь тех, кого мы называем дикарями, имеет множество преимуществ перед жизнью так называемых цивилизованных белых. Чем цивилизованней, в подлинном смысле этого слова, человек, тем с большей охотой он сбрасывает с себя путы всего наносного, всего лишнего и окунается в стихию предельной простоты. Большинство белых, ставших "дикарями", были хорошо образованными людьми. Об этом писал в одной из своих статей о дебрях Перу покойный Фостер...
- И все же мне, например, непонятно, как вы, ученый, могли бросить занятия наукой ради безделья? - перебил Элиас Гароди. - Как вы хоть пришли к решению остаться здесь?
- Гм! Знаете ли, мсье, без каких бы то там внутренних трагедий, драм. Просто, лежа почти три месяца без движения в лубках, наложенных заботливым Лендой, я имел достаточно времени подумать о прожитом и согласиться с тем афоризмом, который, помню, частенько любил употреблять наш воспитатель-монах: меньше знаешь - крепче спишь... Да, мсье, я понял, что счастье не в обилии знаний, а в обилии чувствований, переживаний. Я понял это однажды ранним утром, наблюдая за восходом солнца. Mon dieu! Ведь человек чуть ли не ежедневно может наблюдать это чудо рождения дня, чудо каждый раз совершенно неповторимое, совершенно особое от вчерашнего и не похожее на завтрашнее. С ним может сравниться только еще одно чудо земли - море. И я не могу понять, почему же большинство людей равнодушно к этим чудесам? Наблюдая восходы, закаты, наблюдая природу во всех ее проявлениях, я познал огромное счастье, которое вмещает в себя и счастье первого открытия, и счастье исследования, и счастье познания. Так чего ж удивляться, что я не ушел отсюда, из этой прекрасной долины, которую мудрый Макалуни превратил в место захоронения умиротворенных страстей и чувств. Здесь, в этих райских кущах, я хотел бы кончить свои дни...
- Нет, сеньор Пэйн, вы не правы! - снова не сдержался Сергей. - Я не могу понять, как вы можете оставаться безучастным, когда речь идет о жизни целого племени, о спасении богатств древней цивилизации лакорийцев? Ради этого сеньоры Элиас Гароди и Эваристо Грасильяму остаются здесь, а вы... э-эх!.. восходы солнца... Мне стыдно за вас!
Глава 29
Правду не задушить!
Сеньор Эстебано Ногейро, по натуре очень скромный человек, постеснялся садиться в кресло директора музея, должность которого он занимал на время отсутствия профессора Гароди. Сеньор Ногейро предпочитал усаживаться за журнальным столиком в глубоком кожаном кресле для посетителей.
Прошло две недели, как Жоан появился в Рио, похудевший, загоревший, возмужавший, и менее недели со дня выхода очередной книжки журнала "Проблемы. Гипотезы. Открытия", в которой были опубликованы записки профессора Грасильяму. Как и следовало ожидать, записки эти вызвали ожесточенную полемику в печати. И вот сейчас сеньор Ногейро и Жоан, сидевший за директорским письменным столом, занимались разбором и обсуждением газетных и журнальных статей, заметок, откликов, сообщений телеграфных агентств, присланных в музей из БДИ (Бюро деловой информации). Жоан брал их по порядку и читал вслух: "
Экспедиция профессора Эваристо Грасильяму - одна из удивительнейших за последнее столетие. Научный мир ахнет от восторга, когда экспедиция обнародует свои труды..."
- Как вам это нравится, сеньор Эстебано?
- Это чьи же слова, Жоан? - высунулся из кресла сеньор Ногейро.
- Трудно даже поверить. Ректор университета в Сан-Паулу доктор Томас де Оливейра. Хотя он с Грасильяму не особенно дружил, но все же нашел доброе слово... Смотрим дальше: "
Остается загадкой, каким образом в экспедиции нашего почтенного ученого вдруг оказался русский коммунист? Несомненно, это доказательство того, что профессор Грасильяму разделяет коммунистические взгляды..."
- Ну-ну! Это из того же Сан-Паулу пишет газета "Эстаду ди Сен-Паулу"... Дальше! Вот тоже выпад: "
Странные отрывки из дневника Эваристо Грасильяму, опубликованные в таком почтенном журнале, как "ПГО", ни в коем случае нельзя рассматривать как научное открытие. Это - бред сумасшедшего. Приходится удивляться нетребовательности редактора-издателя почтенного журнала доктора Матуфора Плиса, напечатавшего этот вздор. Напрашивается вопрос: зачем? Зачем редактору понадобилось писать предисловие к этому фантастическому бреду и в хвалебных тонах вспоминать заслуги русского натуралиста Григория Лангсдорфа? Уж не ради ли того, чтоб исподволь прививать симпатии читателей к русским, коль уж запрещена открытая прокоммунистическая пропаганда? Уж не продался ли доктор Матуфора Плис агентам Коминтерна?"
- Крест господень! Это кто ж так пишет? - испуганно пролепетал сеньор Ногейро.
- Не догадываетесь? Ну, кто же, как не журнал "О крузейро"! Впрочем, от него другого не жди. Не волнуйтесь, сеньор Эстебано, пока это только цветочки, нечто вроде пристрелочного выстрела в артиллерии. А вот и пулеметные очереди телеграфного агентства "Ас пресс": "
Я не верю запискам Грасильяму. Они не что иное, как мистификация!"
Это из выступления по радио профессора Алвиса. Или вот еще камень в нашу сторону: "
Куда исчез профессор Грасильяму со своими сообщниками? Правительство должно послать в джунгли вооруженный отряд, чтобы отыскать и предать их суду, а также очистить нашу землю от людоедов - белых индейцев!"
- Это из выступления на митинге в Белу-Оризонти некоего демократа... Сеньор Эстебано, вам не надоело, слушать эту чушь?