– Три по сто пятьдесят – это будет четыреста пятьдесят, – хмуро заметила барменша.
– Верно, – согласился Гена, – давайте целую бутылку. Чего мелочиться, в самом деле? Тем более есть что отметить.
Вслед за бутылкой к их столику естественным порядком перекочевал сообразительный "сапиенс" со своим недопитым пивом. От него так и шибало застарелым потом, перегаром и еще какой-то неопрятной кислятиной. Гена, пришедший от его сообразительности в не совсем понятное Дубову, но явно радостное возбуждение, торжественно разлил водку по пластмассовым стаканчикам. Они чокнулись, выпили и запили водку пивом.
– Таким образом, – продолжал захмелевший аспирант, – можно предположить, что наш магистр драпанул из родной Франции не с пустыми руками. Надо думать, он прихватил с собой малую толику орденского имущества – малую, разумеется, лишь по сравнению с невообразимым объемом накопленных орденом за два столетия богатств. Этой малой толики хватило, чтобы купить дружбу псковского князя, да и на черный день наверняка что-нибудь осталось.
– Знать бы, где он все это схоронил, – мечтательно просипел сообразительный гуманоид.
– Ну, этого мы, наверное, никогда не узнаем, – заметил Гена, разливая по стаканчикам остатки водки. – Скорее всего никакого клада не существует – если и был, его давно нашли и растащили. А жаль! Покидая родину, магистр ордена наверняка прихватил с собой самое ценное – вещи, имевшие не только высокую рыночную стоимость, но и огромную культурную, религиозную и историческую ценность. Ведь это же тамплиеры – орден, овеянный множеством легенд!
Дубов честно постарался вспомнить, что это за легенды, но вспомнил, увы, лишь парочку эпизодов из каких-то приключенческих фильмов. Один был про Индиану Джонса и повествовал о том, как была найдена чаша Святого Грааля, которую охранял, помнится, именно тамплиер. А в другом фильме современные тамплиеры в средневековых одеяниях, вооруженные автоматами "узи", охраняли какие-то ворота, за которыми был заперт чуть ли не сам Сатана, и главную роль там играл швед Дольф Лундгрен.
– Но это не беда, – продолжал разглагольствовать Быков. – В конце концов, даже за то, что мы нашли в могиле, любой из современных российских археологов продаст душу дьяволу.
– А что вы там нашли? – заинтересованно спросил Дубов.
При вскрытии могилы тамплиера корреспондент "Экспресса" Алексей Дубов не присутствовал. Виной тому была досадная случайность, которая могла произойти со всяким, но произошла, как назло, именно с ним. Перемещаясь вдоль земляного вала на краю раскопа, чтобы выбрать наиболее выгодный ракурс для запечатления в памяти цифрового фотоаппарата надгробной плиты и обступивших ее археологов, Дубов нечаянно задел носком ботинка лежавший тут же булыжник, округлый, увесистый, тянувший килограмма этак на три. Чертова каменюка, будто только того и ждала, набирая скорость, скатилась по осыпающемуся земляному откосу и нырнула в раскоп, где смачно влепилась в сыроватое глинистое дно в каком-нибудь метре от драгоценного надгробия. Звук получился, как от мощного удара гигантской боксерской перчаткой по титанической груше. Сидевший на корточках доктор Осмоловский резко обернулся на этот звук, некоторое время молча смотрел на булыжник, а потом медленно-медленно поднял голову и отыскал глазами замершего на краю раскопа, перепуганного чуть ли не до потери сознания Дубова. "Геннадий Олегович, – подозрительно ровным голосом обратился он к аспиранту Гене, – батенька, не сочтите за труд, уберите, Христа ради, своего протеже подальше от раскопа. Уж очень не хочется грех на душу брать".
Вот из-за этой досадной мелочи Дубов и лишился возможности наблюдать за самым интересным – за тем, как из разрытой могилы извлекали останки магистра рыцарского ордена тамплиеров. Вместо этого он сидел дома и писал ту самую заметку, что вызвала такую массу гневных и презрительных откликов.
– Много чего, – ответил на его вопрос Гена. – Могилка богатая, хоронили его хоть и за оградой, но со всеми почестями. Остатки одежды, фрагменты кольчуги, меч – между прочим, довольно редкая находка, – золотая рыцарская цепь с медальоном магистра, перстни, браслеты... Э, да что говорить! Один энклапион чего стоит!
– Ин... Как?
– Эн-кла-пион, – раздельно повторил Быков.
Дубов вынул из заднего кармана блокнот, ручку и старательно записал незнакомое слово.
– Это чего такое – энклапион? – спросил он, резонно рассудив, что лучше признаться в своем невежестве аспиранту Гене, чем опять что-нибудь напутать в статье и выставить себя на посмешище.
"Я вам покажу, – злобно подумал он, преисполняясь яду при воспоминании о том шквале уничижительных электронных посланий, что обрушился на сайт "Экспресса" после выхода его заметки. – Теперь-то я заставлю вас всех заткнуться, потому что я с самого начала был прав и все, что я написал, – чистая правда. Жалко, что так называемая обратная связь работает только в одном направлении. Если журналист кого-то незаслуженно обидит, ему не поздоровится, а вот поливать грязью самого журналиста можно совершенно безнаказанно – не стану же я с ними со всеми судиться! Ну, и где справедливость? "
– Энклапион, Леха, – глотнув пивка, чтобы промочить пересохшее горло, сказал Быков, – это такой, понимаешь ли, складной нательный крест. Знаешь, по типу православных иконок-складней – берешь в руки этакую плоскую коробочку, открываешь – створка влево, створка вправо – и получаешь триптих.
– Ах да, знаю, – закивал Дубов, который (не от большой религиозности, а так, на всякий случай) возил именно такой складень, дешевенький, пластмассовый, на приборной панели "Оки".
– Ну вот, тут та же самая штука, только в форме креста. Крест, конечно, четырехконечный, католический. Редчайшая вещь! Двенадцатый, между прочим, век. Так что даже при жизни нашего магистра это уже была, можно сказать, антикварная вещица.
– Золотишко? – заинтересованно спросил сообразительный гуманоид, одновременно с явной тоской и недоумением заглядывая в пустой бокал с остатками пивной пены на стенках.
– Золотишко, золотишко, – с усмешкой подтвердил Гена. Он помахал рукой барменше, и та, недовольно ворча, принесла еще три бокала пива и убрала грязную посуду.
– А внутри? – поинтересовался Дубов.
– Жития святых, – предположил гуманоид, с аппетитом обсасывая рыбий хребет.
– Гений, – похвалил его Быков. Глаза у него блестели, на щеках сквозь плотный загар проступил румянец; чувствовалось, что он уже, что называется, подшофе, да и сам Дубов после всего выпитого не мог похвастаться ясностью мысли и связностью речи. Однако тренированная память репортера фиксировала каждое произнесенное слово. – Обычно, – продолжал аспирант, – так оно и есть: на внутренней поверхности энклапиона изображаются различные библейские сцены. Как правило, такие вещи доходят до нас сильно поврежденными: краска и даже эмаль куда менее долговечны, чем цветные металлы. Но наша находка уникальная. Внутренняя поверхность нашего энклапиона украшена не изображениями святых. Она сплошь покрыта текстом, выгравированным прямо на металле.
– На золоте, значит, – невнятно уточнил гуманоид, процеживая пиво сквозь зажатый в зубах плавник давно съеденного леща. Он открыто наслаждался не только бесплатной выпивкой, но и редкой возможностью на равных принять участие в ученом разговоре.
– А что написано? – спросил Дубов.
– А вот это очередная тайна, которую нам предстоит разгадать, – заявил Гена. – Буквы-то латинские, но складывается из них полнейшая белиберда. Похоже, текст зашифрован, и это скверно. Даже в Средние века существовали шифры, которые было невозможно разгадать, не имея ключа. А мы ведь даже не знаем, на каком языке написан зашифрованный текст...
– Да ерунда какая-нибудь, – легкомысленно предположил Дубов слегка заплетающимся языком. – Что могли написать на нательном кресте? Молитву какую-нибудь, цитату из Библии...