— Дурак смеется на улице, король любуется своей короной, женщина оборачивается, заслышав мужские шаги, колокола звонят в церкви, мужчина шагает по земле, ткач склоняется над своим станком, бондарь крепит обручами бочку, Папа надевает красные туфли — и все они сон. Я скажу вам, почему они сон: потому что этот мир был задуман как сон.
— Папа, — вмешалась дочь, — ты слишком много говоришь. Ты обманываешь себя.
Старик немного натянул веревку. Таким образом он показал, что у него еще есть силы, продемонстрировал свое отличное состояние.
— Ты говоришь так, — возразил он, — потому что не понимаешь меня.
— Я прекрасно тебя понимаю.
— Тебе только так кажется. Послушай, Нэн. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала. Ты ведь не откажешь мне?
— Конечно же, нет, папа, ты ведь знаешь.
— Нэн, ты хорошая дочь, это правда. Поэтому сделай, как я скажу. Закрой глаза. Крепко-крепко закрой их. И не открывай.
— Хорошо, папа.
Дочь закрыла глаза и сразу стала похожа на слепую. Вдове нравились ее сильные резкие черты, добродушная линия рта. Старик с волнением смотрел на дочь.
— Что ты видишь, Нэн? — спросил он.
— Ничего, папа.
— Делай, как я тебе говорю. Зажмурься, и ты увидишь.
— Не вижу ничего, разве…
— Что разве? Говори же!
— Разве что темноту, папа.
— Разве этого мало? Разве темноту увидеть легче, чем свет? Ну же, Нэн, гляди в темноту.
— Я гляжу, папа.
— И подумай о чем-нибудь — все равно о чем — скажем, о стуле перед очагом.
— Я думаю о нем.
— Помнишь его?
— Помню.
— А когда ты вспоминаешь о нем, чего тебе хочется — может быть, сесть на него?
— Нет, папа.
— А почему тебе не хочется на него сесть?
— Потому что — потому что сначала я хочу посмотреть на него, убедиться в том, что он есть.
Старик вскрикнул от удовольствия:
— Вот, вот! Ты хочешь убедиться в том, что он есть, хотя отлично помнишь, что он есть. И так всё в этом мире. Люди закрывают глаза и теряют уверенность в чем бы то ни было. И хотят вновь посмотреть на мир, прежде чем поверить в него. Вот и ты, Нэн, ты не хочешь поверить в стул около плиты, в тот самый стул, который видела всю свою жизнь, на который тебя еще сажала твоя мать, когда ты была маленькой. Ты закрываешь глаза, и тебе кажется, что стула нет! Послушай меня, Нэн — если бы у тебя был муж и ты закрыла бы глаза, то не была бы уверена в том, что это тот самый мужчина, которого ты помнишь, и тебе понадобилось бы открыть глаза, чтобы убедиться, он это или не он. И, будь у тебя дети, ты тоже, отвернувшись от них и закрыв глаза, стараясь вспомнить их, захотела бы поглядеть на них, чтобы удостовериться в своих воспоминаниях. Ты была бы так же не уверена в них, как в стуле на кухне. Опускаешь веки — и от нашего мира ничего не остается.
— Папа, пожалуйста, ты слишком разговорился.
— И совсем я не разговорился. Разве нам уютно в этом мире со всеми его вещами, в которых мы уверены, только когда смотрим на них? Переходя из одного периода жизни в другой, разве у нас не появляется ощущение, что когда-нибудь мы проснемся и все будет совсем иначе? Нэн, неужели ты не чувствуешь ничего такого? Неужели ты не думала, что все может измениться, что весь мир изменится и происходящее вокруг лишь отвлекает нас от чего-то еще? Мы миримся с жизнью, пока загоняем в дальний уголок своих сердец стремление к чему-то иному! Все мужчины верят, что рано или поздно ЭТО будет, что они завернут за угол и окажутся на неведомой и прекрасной УЛИЦЕ!
— Ну, конечно, — отозвалась дочь, — не исключено, что они правы и что так все и будет.
Тело старика сотрясла судорога смеха. Она началась под одеялом, потом содрогнулось его тело, потом она пробежала по жилистым рукам и перекинулась на веревку, отчего задребезжало железное изножие кровати. Оживленное лицо бондаря зажглось неожиданно злобной насмешкой. Вдова смотрела на него, как завороженная, с усиливающимся ужасом. Он мог что угодно сказать. Он мог что угодно сделать. Он мог запеть какую-нибудь отвратительную песню. Он мог соскочить с кровати.
— Нэн, — спросил он, — ты веришь, что можешь завернуть за угол и проснуться?
— Ну, — задумчиво произнесла Нэн, — я верю.
Бондарь вновь издал нечто похожее на павлиний крик.
— Ага! Нэн Рухан верит, что проснется! Что значит — проснется? Перестанет спать и видеть сны об этом мире! Что ж, Нэн Рухан, если ты веришь в это, значит, знаешь, что почем. Ты знаешь, что окружает тебя и что такое наш так называемый мир. Только во сне человек может надеяться, что проснется, — ты слышишь меня, Нэн? Только тот, кто спит, может надеяться на то, что сон закончится.