Он повернулся и посмотрел прямо мне в глаза, роняя сигарету из рук. «Он меня видит», – думал я, но почему-то уже не радовался. Он приподнялся и достал из кармана зеркальце, показывая мне меня. Показывая себя и свою историю.
Все вокруг снова изменилось. Находясь в растерянности, я поздно начал понимать, что произошло. Осознал, что я не жив, а всего-лишь чувствую себя живым. В памяти наконец всплыли все точные знания о людях, которых я встречал.
Дома было темно и холодно. Мне было не по себе от всего происходящего или произойдущего в будущем, потому что я был уверен, что это мой дом. Я прошел в зал к дивану, который располагался рядом с большим поцарапанным телевизором в центре комнаты. Мужчина, вонючий и грязный, сидел на нём, держа в руках бутылку пива и что-то грубо бормоча. На книжном столике лежали белые дорожки, несколько пустых разбитых и целых бутылок и пистолет. Я посмотрел с отвращением и ненавистью на развалившегося напротив меня человека. Он посмотрел на себя обдолбанным расслабленным взглядом и никак не отреагировал.
– Ты омерзителен, – начал я, пытаясь сделать подобие насмешки, но почему-то это не получалось. Наверное, потому что я говорил это самому себе. – Сидишь тут такой жалкий, ничего не слышишь и не видишь. Обдолбанный в край, – я придвинулся к нему, резко поддаваясь назад и закрывая нос рукой. К глазам подступали слезы. – Фу, чувак, да ты ходишь под себя, отвратительно. Сколько дней ты тут уже? Три? Пять? Какое дерьмо ты натворил, что так боишься выйти? – я засмеялся, чувствуя в горле ком и нарастающую истерику.
– Собачье дерьмо, ты должно быть там в своем мире со своей хорошей мамашей, которую не смог спасти, и женой, любовь которой проебал. Что с тобой? Ты видишь своих сыновей? «Ох, папочка, мы так любим тебя». Ты слишком смешон и предсказуем.
Я не мог остановить себя, произнося одно слово за другим, чувствуя, как они врезаются в меня же. Мужчина напротив всё так же сидел, никак не реагируя, и это подстёгивало меня говорить и говорить.
– Успокойся. Ты сам виноват в этом, ничего уже не изменишь, – сказал он внезапно, когда я уже начал кричать. Эти слова подействовали на меня будто успокоительное, разом отключая все эмоции
Я смотрел на него и ничего не чувствовал. Я не ненавидел этого человека, я не чувствовал к нему омерзения и не желал ему смерти. Я хотел помочь ему, освободить его из ада, в который он сам себя загнал.
– Давай, милый, убей меня, – сказал он с насмешкой, когда заметил мою руку, тянущуюся к пистолету. Я долго смотрел на него и пытался заставить себя чувствовать прежнее отвращение, но не мог. Это убивало меня и я знал, что убьет его.
Холодное дуло легло прямо меж его бровей, постепенно поднимаясь выше. Моя рука слегка дрожала, но не из-за страха, а из-за важности момента. Я дарую спасение.
«Мама, папа сказал, что свозит нас в аквапарк в субботу!»
«Четверг», – всплыло в памяти.
Слезы вновь покатились по лицу, падая на пол. Человек напротив ничего не чувствовал.
«Мама, папа сказал, что своз..»
Я зажал ствол пистолета крепче в ладони и сдвинул палец на курок. Руки перестали трястись и я почти привык к холодной рукояти.
«Мама, папа сказал..»
Щелчок.
«Мама, па-»
Выстрел.
« -па умер.»
Я никогда не чувствовал такого блаженства и прилива сил, как сейчас. Кровь стекала из дырки во лбу у человека напротив, а его застывший взгляд не выражал абсолютно ничего, будто он не был так счастлив своему спасению, как я. Голоса мальчиков в голове были совсем позабыты и я упивался минутой славы и одухотворения. Я заслужил смерти. Другого пути не было.
– Ошибаешься, сынок, – послышался нежный укоризненный голос позади меня.
Я повернулся всем телом и увидел близко знакомых мне людей. Комната стала абсолютно белой, нет, даже не белой, а будто прозрачной. Приятно-нейтральной. Первыми я заметил родителей: отец был точно таким же, каким я видел его в последний раз – теплая улыбка на лице и неизменный строгий взгляд. Позади них стояли мои бабушка и дедушка, а за ними другие родственники и друзья. Они смотрели на меня с самой искренней и доброй улыбкой, которую я когда-либо видел.
– Зачем ты убил себя? Зачем ты решил за себя свою конечную судьбу? – спросил кто-то из толпы.
Я не успел ответить.