Как ни верти, положение у нас просто никудышнее. Нас вынудили бежать из деревни, нас опять же вынудили разлучиться с Элмером и Бронко, а в итоге мы с Синтией оказались во власти загадочного существа, которое ведет себя весьма, скажем так, странно.
И, вдобавок, волк — один из трех, если Душелюб не ошибся. Я знал наверняка, что произошло с двумя другими. Троица схватилась с Элмером и Бронко, и это была с их стороны непростительная глупость. Однако, пока Элмер разбирался с двумя из них, третьему удалось ускользнуть, и теперь, быть может, он идет по нашему следу, если, конечно, таковой остался. Во-первых, мы двигались по каменистым гребням, на которых ничто не росло; во-вторых, дул ураганный ветер, и он должен был развеять наш запах. Ветер и дождь — наверно, следа попросту не существует.
— Флетч, — сказала Синтия, — о чем вы думаете?
— Прикидываю, где могут сейчас быть Бронко с Элмером, — ответил я.
— Возвращаются в пещеру, — предположила она. — А там их ждет записка.
— Записка, — повторил я. — По совести говоря, пользы от нее… В ней говорится, что мы направляемся на северо-запад и что если они не нагонят нас по дороге, то встретимся на Огайо. Вы представляете, какое расстояние отделяет нас от реки? И на сколько миль она протянулась от истока до устья?
— Мы сделали, что могли, — сердито бросила Синтия.
— Утром, — вмешался в разговор Душелюб, — мы разведем на холме костер, чтобы они знали, где нас искать.
— Ну да, — сказал я, — и все остальные тоже, и волк — в том числе. Или их все-таки трое?
— Один, — уверил меня Душелюб. — Поодиночке волки не такие уж храбрецы. Они набираются храбрости, лишь сбившись в стаю.
— Откровенно говоря, — заметил я, — я не горю желанием повстречаться пускай даже с одним волком, каким бы трусоватым он ни был.
— Их осталось немного, — сказал Душелюб. — Они давным-давно не охотились; быть может, долгие годы бездействия отразились на их характере.
— Интересно, — проговорил я, — почему Кладбище сразу не отправило их за нами в погоню? Ведь их могли бы спустить с привязи в самый момент нашего побега.
— Должно быть, — ответил Душелюб, — им пришлось послать за волками. Я не знаю точно, где их логово, но оно довольно далеко от Кладбища.
Ветер с воем гулял по долине; проливной дождь глухо шумел у входа в пещерку. Отдельные его капли порой долетали до костра.
— Где твои приятели? — поинтересовался я. — Я имею в виду теней.
— В такую ночь, — сказал Душелюб, — они покидают меня и спешат по делам.
Я не стал спрашивать, какие у призраков могут быть дела. Меня это не заботило.
— Вы как хотите, — сказала Синтия, — а я намерена завернуться в одеяло и подремать.
— Ложитесь оба, — предложил Душелюб. — День был долгим и трудным. Я покараулю. Мне сон почти не нужен.
— Ты не спишь, — проговорил я, — и редко когда ешь. Ветер не раздувает твою робу. Что же ты, черт побери, за существо?
Он не ответил. Я был уверен, что он не ответит.
Последнее, что я увидел перед тем, как заснуть, был сидящий поодаль от костра Душелюб. Его силуэт до странности напоминал поставленный на основание конус.
Проснулся я от того, что замерз. Костер потух, снаружи пещерки разгорался рассвет. Ночная гроза отбушевала, и на видимом мне кусочке неба не было ни облачка.
На площадке у входа в пещерку сидел металлический волк. Он внимательно глядел на меня; его стальные челюсти крепко сжимали бессильно обвисшую тушку кролика.
Отбросив одеяло, я сел и зашарил рукой вокруг в поисках палки поувесистей, хотя на что годится палка против этакого чудища, я не представлял. Однако я нашел кое-что получше. Я шарил рукой вслепую, не осмеливаясь отвести глаз от волка, но когда мои пальцы нащупали его, я моментально догадался, что это такое, — металлический прут, обнаруженный Синтией в куче опавшей листвы. Пробормотав нечто вроде благодарственной молитвы, я обхватил пальцами прут и поднялся, сжимая его в кулаке с такой силой, что руке стало больно.
Волк сидел не шевелясь, не делая попыток броситься на меня, по-прежнему держа в зубах кроличью тушку. Его хвост задвигался и застучал по камню площадки — точь-в-точь как хвост собаки, которая рада встрече с вами.
Я рискнул оглядеться. Душелюба нигде не было видно. Синтия сидела, закутавшись в одеяло, и глаза у нее были каждый размером с плошку. Она не замечала, что я смотрю на нее; ее взгляд был устремлен на волка.
Я сделал шаг в сторону, чтобы обойти костер, и взял прут наизготовку. Если мне повезет огреть его по этой дурацкой металлической башке, подумал я, мы еще посмотрим, кто кого.
Однако волк не собирался нападать. Когда я сделал следующий шаг, он перевернулся на спину, уставив все четыре лапы в воздух; его хвост заходил ходуном. Звон металла о камень казался оглушительным в утренней тишине.
— Он хочет подружиться с нами, — подала голос Синтия. — Он просит вас не бить его.
Я медленно приближался к волку.
— Он принес нам кролика, — гнула свое девушка,
Я опустил прут. Волк перевернулся на брюхо и пополз ко мне. Я поджидал его с прутом в руке. Он уронил кролика к моим ногам.
— Возьмите, — сказала Синтия.
— Ну да, чтобы он откусил мне руку, — хмыкнул я.
— Возьмите, — повторила она. — Он принес кролика вам. Он вам его отдает.
Я наклонился и поднял кроличью тушку. Волк вскочил, подбежал ко мне и потерся о колено, едва не свалив меня с ног.
16
Мы сидели у костра и обгладывали кроличьи косточки, а волк лежал в стороне и пристально разглядывал нас, время от времени принимаясь вилять хвостом.
— Что, по-вашему, могло с ним случиться? — спросила Синтия.
— Наверно, сошел с ума, — предположил я. — А быть может, участь собратьев сделала из него пуганую ворону. Или он задабривает нас, чтобы успокоить наши подозрения, а когда ему представится возможность, он живо прикончит нас.
Я придвинул металлический прут поближе.
— Вряд ли, — возразила Синтия. — Вы знаете, о чем я. Он просто не хочет возвращаться.
— Возвращаться куда?
— Туда, где его держало Кладбище. Подумайте. Ему и другим волкам, сколько бы их не было, пришлось многие годы просидеть на привязи…
— Ну, уж не на привязи, — сказал я. — Скорее всего, когда в них отпала надобность, их взяли и выключили.
— Пускай так, — ответила она. — Значит, он не хочет возвращаться туда потому, что боится, что его выключат снова.
Я фыркнул. Что за глупости она говорит! Пожалуй, правильнее всего было бы схватить прут и отколошматить им волка до смерти. И удерживало меня от этого только то, что в одиночной схватке с противником, у которого, судя по всему, весьма богатый опыт в подобного рода делах, я вряд ли выйду победителем.
— Интересно, куда подевался Душелюб? — проговорил я.
— Волк напугал его, — ответила Синтия. — Он не вернется.
— Мог бы по крайней мере разбудить нас. Или предостеречь.
— Все и так получилось нормально,
— Откуда ему было это знать?
— Что мы будем делать?
— Понятия не имею, — сказал я. И это была чистая правда. Никогда в жизни не доводилось мне испытывать такой растерянности и неуверенности в себе. Я не знал, где мы находимся; с моей точки зрения, мы заблудились в безлюдной глуши. Нас разлучили с двумя нашими спутниками, наш проводник удрал. Правда, к нам в друзья набился металлический волк, но у меня были достаточно серьезные основания сомневаться в его искренности.
Краем глаза я уловил какое-то движение и вскочил на ноги, но было уже поздно. На меня уставились два ружейных ствола. В человеке, который держал одно из ружей, я узнал того детину, который предводительствовал толпой гробокопателей, что собирались напасть на нас с Синтией, но разбежались, устрашенные появлением Элмера. Меня слегка удивило то, что я узнал его, поскольку тогда мне было вовсе не до запоминания лиц. Однако, как видно, в памяти моей отпечаталась эта гнусная ухмылка, мрачный взгляд и рваный шрам через всю щеку. Напарник верзилы был мне незнаком.