Оборвав рассказ, он поднялся.
— Пошли в лагерь, — сказал он. — Ты, должно быть, голоден, как и молодая леди. Извини, конечно, Флетч, но я никак не пойму, чего ради она за нами увязалась.
— Хочет отыскать клад.
— Какой еще клад?
— По правде говоря, не знаю. Ей некогда было объясниться.
С того места, где мы стояли, пламя костра было видно очень хорошо. Мы двинулись на огонь.
Синтия, сидя на коленях, держала над углями котелок и помешивала ложкой его содержимое.
— Надеюсь, похлебка из тушенки получилась, — сказала она.
— Вам вовсе не надо было этим заниматься, — проговорил Элмер, слегка, как мне показалось, обиженный. — Когда требуется, я прекрасно готовлю.
— Я тоже, — парировала Синтия.
— Завтра, — заявил Элмер, — я раздобуду вам мясо. Мне уже попадались на глаза белки и пара кроликов.
— Ас чем ты собираешься охотиться? — спросил я. — Мы же не захватили с собой ружей.
— Можно сделать лук, — предложила Синтия.
— Не нужно мне ни ружья, ни лука, — отмахнулся Элмер. — Обойдусь камнями. Вот наберу голышей…
— Кто же охотится с голышами? — удивилась Синтия. — Все равно, что палить из пушки по воробьям.
— Я робот, — возразил Элмер. — Поэтому ни человеческие мышцы, ни человеческий глазомер, пускай он и чудо природы…
— Где Бронко? — перебил я. Элмер ткнул пальцем во мрак.
— Он в трансе.
Чтобы рассмотреть Бронко, мне понадобилось обойти костер. Дело обстояло именно так, как сказал Элмер. Бронко стоял, накренившись на один бок и выставив все свои сенсоры. Он впитывал в себя окружающее.
— Лучшего композитора еще не было, — заметил Элмер с гордостью. — Чувствителен до невозможности.
Синтия наполнила похлебкой две тарелки и протянула одну мне.
— Горячее, не обожгитесь, — предупредила она.
Я сел рядом с девушкой, зачерпнул из тарелки и с опаской поднес ложку ко рту. Похлебка оказалась довольно вкусной, но жутко горячей, так что перед тем, как отправить ложку в рот, мне приходилось всякий раз на нее дуть.
Снова послышался лай — теперь значительно ближе.
— Точно собаки, — сказал Элмер. — Гонят дичь. Наверно, и люди с ними.
— Может, дикая стая, — предположил я. Синтия покачала головой.
— Нет. Живя в гостинице, я кое-что узнала. Тут, как выражаются на Кладбище, в захолустье, есть люди. О них мало что известно — вернее, их существование предпочитают обходить молчанием, как будто они и не люди вовсе. В общем, обычное отношение Кладбища и паломников. Насколько я понимаю, Флетчер, вы испытали подобное отношение на себе во время разговора с Максуэллом Питером Беллом. Кстати, вы так и не сказали мне, что у вас с ним произошло.
— Он попытался завербовать меня. Я был настолько нелюбезен, что отшил его. Я знаю, что должен был вести себя повежливее, но он меня достал.
— Вы бы ничего не выгадали, — заметила Синтия. — Кладбище не привыкло к отказам — даже к вежливым.
— Чего тебя к нему понесло? — осведомился Элмер.
— Так принято, — ответил я. — Капитан просветил меня насчет здешних обычаев. Визит вежливости, словно Белл король или премьер-министр, или какой-нибудь удельный князь. А раболепствовать я не умею.
— Поймите меня правильно, — сказал Элмер, обращаясь к Синтии, — я ничуть не против вашего присутствия в нашей компании. Но каким образом вы оказались замешаны в это дело?
Синтия поглядела на меня.
— Разве Флетчер тебе не сказал?
— Он упомянул про какой-то клад…
— Пожалуй, — проговорила Синтия, — будет лучше, если я расскажу все с самого начала. Я не хочу, чтобы вы считали меня искательницей приключений. В этом есть что-то не то. Вы согласны меня выслушать?
— Почему бы и нет? — вопросом на вопрос ответил Элмер.
Синтия помолчала, прежде чем продолжить. Чувствовалось, что она собирается с мыслями, так сказать, настраивается, словно ей предстоит решать трудную задачу и она намерена с честью выйти из положения.
— Я родилась на Олдене, — начала она. — Мои предки входили в число первых колонистов. История семейства — легендарная история, поскольку она не задокументирована — восходит к моменту их прибытия на Олден. Однако вы не отыщете имени Лансингов в перечне Первых Семейств — с большой буквы. Первые Семейства — это те, кому удалось разбогатеть. А мы не разбогатели. Я не знаю, что тому причиной — неумение ли вести дела, леность, отсутствие амбиций или простое невезение, но мои предки были беднее церковных мышей. В сельской местности, правда, есть местечко под названием Лансингова Глушь; вот единственный след, оставленный моим семейством в истории Олдена. Мои родичи были фермерами, лавочниками, рабочими, совершенно не интересовались политикой и не породили ни одной гениальной личности. Они довольствовались малым: выполняли свою работу, а вечера проводили, сидя на крылечке, попивая пиво и болтая с соседями или любуясь в одиночестве знаменитыми олденскими закатами. Они были обычными людьми. Некоторые — мне кажется, таких было много — с годами покидали планету и отправлялись в космос на поиски счастья, которое, по-моему, никому из них так и не улыбнулось. Ведь если бы случилось иначе, оставшиеся на Олдене Лансинги непременно узнали бы об этом; однако в семейных преданиях ни о чем подобном не сообщается. Я думаю, те, кто остался, попросту не испытывали тяги к перемене мест: не то, чтобы их что-то удерживало, но сам по себе Олден — прелестная планета.
— Да, — согласился я. — Я прилетел туда поступать в университет, да так и застрял. До сих пор у меня не хватало решимости покинуть его.
— Откуда вы прилетели, Флетчер?
— С Гремучей Змеи, — ответил я. — Слышали? Она покачала головой.
— Считайте, что вам повезло, — заключил я. — Не спрашивайте почему и, пожалуйста, продолжайте.
— Расскажу немного о себе, — сказала она. — Мне всегда хотелось чего-то добиться в жизни. Наверно, о том же мечтало не одно поколение Лансингов, но мечты их оказались бесплодными. Быть может, и я не избегу общей участи — ведь на Лансингов ныне никто не ставит. Я была совсем маленькой, когда умер мой отец. Принадлежавшая ему ферма давала приличный доход; то есть после необходимых расходов у нас еще оставалась на руках энная сумма. Мать, к которой перешло владение фермой, сумела набрать денег и отправить меня в университет. Я интересовалась историей. В мечтах я видела себя профессором истории, который проводит глубокие исследования и выдвигает ошеломительные гипотезы. Училась я хорошо, ибо отступать мне было некуда. Я посвящала учебе все свое время и потому пропустила многое другое из того, что может дать человеку университет. Теперь я это понимаю, но, тем не менее, не жалею. Ничто не могло оторвать меня от занятий историей. Я буквально упивалась ею. По ночам, лежа в постели, я воображала, будто у меня есть машина времени, и путешествовала на ней в далекое прошлое. Я воображала, что лежу не в кровати, а в машине времени, и что снаружи моего аппарата происходят события, которые вошли в историю человечества, что там живут, дышат и двигаются люди, о которых я читала. Когда настало время выбора какой-то узкой специализации, я обнаружила, что меня неудержимо влечет к себе древняя Земля. Мой консультант отговаривал меня от этой темы. Он говорил, что тема слишком узкая, а исходного материала крайне мало. Я знала, что он прав, и старалась переубедить себя, но безуспешно. Я была одержима Землей.