Диаз еще раз попробовал передать Гальяно ордер, но тот по-прежнему стоял не разжимая сцепленных на груди рук. Тогда он направился ко мне, старательно избегая смотреть на отстойник. Вздохнув, он протянул мне бумагу.
Принимая документ, я встретилась глазами с Гальяно. Глаза его сузились, а подбородок почти незаметно поднялся. Я его поняла.
Без лишних слов Диаз и Лукас ушли.
Гальяно посмотрел на своего напарника. Эрнандес в это время упаковывал грязные комбинезоны.
— Сколько там осталось? — спросил Гальяно, кивком указывая на отстойник.
Оператор насоса неопределенно пожал плечами.
— Десять, может двадцать галлонов.
— Заканчивайте.
Больше мы ничего не нашли. Я уже перетирала пальцами последний сгусток слизи, когда ко мне присоединился Гальяно.
— Плохой день для хороших парней, да?
— Разве окружной прокурор не считается хорошим парнем?
— Тупой крысеныш даже не подумал прикрыться.
Я слишком устала, чтобы отвечать.
— Подходит по описанию?
Я удивленно глянула на него.
— Скелет. Подходит скелет по описанию к одной из наших пропавших?
Я колебалась, злясь на себя что не внимательно изучила кости, и злясь на Гальяно что позволил их унести.
— И да и нет.
— Вы узнаете это когда изучите их, — утвердительно кивнул он.
— А я смогу это сделать?
— Я выиграю этот забег! — заверил меня Гальяно и посмотрел на отстойник.
Мне стало интересно, кто же тогда проиграет?
Глава 5
В этот вечер я провалялась в ванне с таитянской ванилью почти час. Затем я подогрела пиццу в микроволновке, вытащила из мини-холодильника апельсиновую содовую. А на десерт были шоколадки и яблоко — деликатесы отельного сервиса.
Я ела, шторы покачивал слабый ветерок, металлическая цепочка на шторах тихонько позвякивала. За окном, тремя этажами ниже по дороге гудели машины. Над головой потрескивал потолочный вентилятор. А перед глазами, как плохое кино, прокручивались события прошедшего дня.
После еды я прибрала обертки, пустую пластиковую тарелку и единственную пластиковую вилку, выпитую банку из-под содовой, и позвонила Матео. Он сказал что Молли по-прежнему в коме.
Его слова нарушили мой ментальный баланс. Мне захотелось свернуться калачиком на кровати, зарыться в подушки и зарыдать в голос. Меня просто переполняло горе и волнение за свою подругу.
Однако вместо этого я переключилась на другую тему.
После того как я рассказала ему про Диаза, Матео гневно кричал чтобы я продолжила вести это дело. Я согласилась и пообещала быть в лаборатории в субботу.
Следующие двадцать минут я провела, записывая на бумагу подробную хронологию того, что произошло в «Параисо». Потом простирнула трусики в раковине. И провела весь ежевечерний ритуал: зубы, крем для рук, масло «Олей», приседания.
Потом включила CNN. Комментатор с мрачным лицом рассказывал о футболе, землетрясении, мировом рынке. В местном масштабе: автобус разбился в ущелье, семнадцать убитых, сколько-то раненых.
Все было бесполезно: мой мозг постоянно показывал картинки то канализационного отстойника, то палаты интенсивной терапии, то наших раскопок.
Я вспомнила череп, пленку с человеческими отходами. Ну почему я не сделала полного анализа? Почему я позволила людям запугать меня и воспрепятствовать тому, что я знала, должно быть сделано?
Я вспомнила Молли — трубки, бегущие от носа, рта и рук.
Мое эмоциональное равновесие наконец совсем разрушилось в тот момент как я ставила свой сотовый на зарядку.
В Шарлотте Бёрди скорее всего спит себе крепко. В Шарлоттсвилле Кэти готовится к экзаменам, или гуляет с друзьями, или может моет голову.
Я всхлипнула.
Моя дочь — отломанный ломоть, и я просто понятия не имею чем она занимается в определенный момент времени.
Ну-ка, хватит хныкать! Ты и раньше оставалась одна!
Повыключав и телевизор и свет, я устроилась под одеялом.
Однако мозг не спал и мысли кружили вокруг одного и того же.
В Монреале должно быть уже полночь. Райан наверное…
Что? Я не знаю, что может делать в это время Райан!
Детектив-лейтенант Эндрю Райан, Отдел преступлений против человека, полиция Квебека. Высокий, мускулистый, и все мускулы там, где надо. Глаза голубые, как лагуна на Багамах.
В животе от этих воспоминаний появилось странное ощущение. И это была вовсе не тошнота.