Когда я очнулся, то за окном уже были сумерки. И я видел отполированный до кристальной чистоты, похожий на подкову полумесяц. Морозный воздух поступал из отрытой настежь форточки. Я вдыхал свежий воздух, это единственная, на мой взгляд, была радость, но если это можно назвать радостью. Хотя я и лежал под одеялом, все равно по моему телу бежали, как муравьи по муравейнику, мурашки. За окном подул ветер. Я видел, как закачались деревья и метель превратилась в огромное снежное облако. Оно, как клубок, поступало внутрь моей комнаты. Холод охватил меня и сковал, на мою шею как будто лег скрученный морозный шарф, который затягивал удавку на моей шее.
Вдруг неожиданно на мое левое плечо опустилась ее рука. Ощущение было такое, как будто мое плечо сковали тиски. Я повернул голову влево, и меня чуть не ударил инфаркт. Она была как смерть — вся в черном, с капюшоном на голове. Ее глаза смотрели на меня диким взглядом.
— У меня появилась отличная мысль, — сообщила она наконец.
Ее голос звучал как голос мертвеца, поднявшегося из могилы. Меня начала бить трясучка. Я боялся ее, как огня.
— Я хочу тебя усыновить, — в этот раз она произнесла это более мягко.
Что за бред, да ее место в каком-нибудь дурдоме. Сначала она мучает меня и смотрит на меня, когда я сыграю в ящик. А в данный момент она несет мне какую-то чушь. Эти мысли метнулись в моей голове молниеносно.
— Так как ты убил мою дочь, я хотела отомстить тебе, но в данный момент, я думаю, лучше будет, если ты станешь моим сыном, — продолжала она. — Ты заменишь мне ее.
После такого не знаю, что бы сделали вы, но я смотрел на нее чисто и открыто и представил себе, как перерезаю ей горло острым ножом. И я бы увидел, как вытекает кровь, снабжавшая кислородом ее больной мозг.
— Мне нужно сделать на втором этаже ремонт, а затем, я думаю, если с твоими ногами будут проблемы, я ампутирую тебе их, — продолжала она с неехидной улыбкой.
Ее улыбка была похожа на лезвие острого топора. Она как будто не говорила, а рубила с плеча.
— Ты можешь мне верить, я училась два года в медицинском институте, но, увы, практики не было, — монотонно говорила она. — Но теперь выпал шанс, на ком я могу продемонстрировать свой уникальный профессионализм в области хирургии.
— Ты больная дур-р-ра! — закричал я.
— Не перебивай меня, сынок! — заворчала она в ответ на меня. — Нельзя так с мамой разговаривать.
— Уйди от меня, сумасшедшая!
Я сбавил тон, но не стал поддаваться на ее ненормальный гипноз. Ее глаза просто закипели, во рту скопилась слюна, зубы сжались и были похожи на нагретую до красна хромированную спираль.
— Мамочка тобой недовольна, щенок! — начала вопить она.
Я хотел что-то ей сказать, но не мог: она надавила правой ладонью на мою больную голень.
— А-ай! Не трогай меня! — закричал я от боли.
Боль невыносимо била молнией в голову. Моя бедная нога, мне казалось, что в ближайшее время я ее ампутирую, и ближайшее время наступит через сорок восемь часов. Чуть погодя она меня отпустила, боль начала покидать мое больное состояние, или, я бы сказал, она превращала меня в овощ.
— Как только я ампутирую твою ногу, я куплю тебе инвалидное кресло, и мы будем жить одной семьей, только ты и я, — снова она завела этот разговор.
Хотя, на мой взгляд, это был не разговор. Я могу сказать, пока я еще рассуждаю в трезвом уме и с твердой памятью, у нее просто поехал шифер, сгнил скворечник, фляга начала брызгать. Да думайте что хотите и называйте как хотите. Но все интересное было впереди.
— Ты сделаешь ремонт на втором этаже, затем я буду тебя кормить три раза в день и два раза выгуливать на инвалидной коляске.
От этих ее слов мой мозг просто разрывался.
— А пока аминь, сын! — улыбнувшись, выкрикнула она и поцеловала меня в лоб три раза.
На меня напала паника, я хотел что-то крикнуть ей в ответ, но вспомнил слова отца: «Спокойствие самое сильное оружие!» В своем мозгу я, как художник, рисовал эту картину, которую она мне озвучила. Я вам скажу, я знаю одно: даже если я буду без рук и без ног, и она будет продолжать меня резать, я все равно с волочащимися кишками зубами перегрызу ей глотку, и куски ее плоти буду выхаркивать вместе с кровью. Даже если она меня доведет до такого состояния, что у меня будут загангрененные руки и ноги, и я буду лежать вывернутым наизнанку на ее залитом кровью операционном столе. Я все равно буду грызть ее, как хищный зверь свою добычу, а затем я буду смеяться, сплевывая окровавленные куски плоти, прямо ей в лицо.