Я пустыми темно-зелеными грустными глазами обводил зал суда. Это небольшое помещение, где происходило заседание, было отделано по высшему разряду: пол был выложен дубовым паркетом, стены выкрашены в ярко-коричневый цвет, над подвесным потолком располагались две огромные хрустальные люстры. На возвышении я видел вырезанный из кедрового дерева и покрытый лаком стол судьи. Затем, повернув голову направо, я увидел места защиты. На этом месте сидела молодая, с осиной талией девушка, на вид разменявшая третий десяток. На ней была надета серебристая кожаная юбка, она свисала почти до голени, сверху белоснежная рубаха, и заканчивал ансамбль цвета кофе с молоком пиджак. И самое главное, на что я обратил внимание, это цвет ее черных волос. Они сзади ложились волнистыми нитями до плеч. Бейджик на ее костюме гласил: «Орловская Ольга Олеговна».
Рядом с ней сидела потерпевшая Муравьева Татьяна Ивановна. Ей было сорок пять, но выглядела она на все шестьдесят. Ее стальные глаза выражали злость, ненависть или, я бы даже сказал, гнев. Ее нос торчал и был похож на клюв грача. Из-под ее красно-оранжевой косынки торчали седые пряди волос. Одета она была в черные джинсы, а поверх на ней сидел серый свитер.
Напротив места адвоката я увидал место обвинения. И вдруг я не поверил своим глазам, я их закрыл, а затем снова открыл. Нет, это был не сон: на месте прокурора сидел Фехтовальский Виктор Константинович. Мой одноклассник и друг с первого школьного класса. В школьные времена он был худым, как сушеная мумия. Но сейчас я его едва узнал, он стал солидным, с двойным подбородком, с маленькими усиками, торчащими по сторонам, его короткая стрижка подчеркивала очень жесткий характер. Одет он был строго, в синие рабочие гладко отутюженные брюки, белую рубашку, и сверху был надет как будто сшитый для него на заказ синий пиджак. И вдруг он поймал мой взгляд. В этот момент меня как будто ударило током. Мы смотрели друг на друга около пяти минут, а потом он улыбнулся, продемонстрировав белые зубы, и я понял, что он меня узнал.
По правую руку от меня сидела девушка, совсем молодая, на мой взгляд, я бы не дал ей и двадцати пяти лет. Она была стройная, с голубыми наивными глазами и светлыми дымчатыми волосами. Строгий взгляд так же, как я прикинул в голове, еще и подчеркивал ее строгий вид одежды: брюки были черные, поверх на ней была светлая рубашка, застегнутая до последней пуговицы, и сверху был застегнут на две пуговицы пиджак. Рядом с ней на столе был буклет, на нем я смог прочитать: «Секретарь Дубецкая Анна Дмитриевна».
Потом я обратил внимание, что справа от прокурора расположились присяжные. Их было двенадцать человек, а в левой части на стульях сидела публика. Первая мысль, которая резко выстрелила в моем мозгу, она, как скальпель, ранила меня в серое вещество, мысль гласила: присяжные — это домохозяйки, пенсионеры, учителя, врачи, водители. И они будут меня судить. Бред какой-то. Хотя как воспитывали меня родители, и в частности мама говорила: «Сына, если заварил кашу, будь добр, расхлебывай ее сам». Сейчас это прозвучит банально, я стал взрослым, но эта вторая мысль промелькнула в моем мозгу, которая начала противоречить первой. Да, может, я и защищался и сделал эти два убийства по чистой случайности, но я совершил преступление и должен нести уголовную ответственность.
Затем в зал суда зашел судья. Он был здоровый, как взрослый бурый медведь. Его седые волосы были коротко острижены и едва касались ушей. Его суровый взгляд темно-серых глаз был целенаправленно направлен на меня.
— Прошу всех встать! Суд идет! — вдруг неожиданно произнес секретарь.
Все начали подниматься, и я в том числе. Судья Бочкарев Иван Константинович зашел на свой, на мой взгляд, трон. Он одернул рукава своей черной мантии, неожиданно вздохнул и присел.
— Прошу садиться. — В этот раз командирский голос Дубецкой уже резал мне левое ухо, добираясь до моей мягкой и заложенной ушной перепонки.
Все сели. После судья решил продолжить, ударив деревянным молотком по столу:
— Я передаю слово прокурору Фехтовальскому Виктору Константиновичу.
Виктор Константинович встал.
— Спасибо, ваша честь, — взглянув в глаза судьи, а затем посмотрев на меня, ответил Виктор.
Я помню еще со школы, когда мы были сопливыми пацанами, он всегда говорил четко и ясно. Затем он хотел поступить в театральное училище, но, как он мне после рассказал, провалился по конкурсу и не прошел. Но теперь я вижу его перед собой, на мой взгляд, он молодец, он «царь закона».
— Десятого декабря в двенадцать часов произошло убийство из-за беспорядка на лестничной площадке, — прокурор начал зачитывать приговор.