— Когда мне исполнилось тринадцать, отчим купил мне туфли и пару дешевых колготок и стоял в дверях спальни, глядя, как я их натягиваю. Я понимала, что настало время уходить прочь.
Дорогу пересекли в красивом прыжке несколько оленей и скрылись в лесу.
— Где ты подцепила своего старика?
— Я отправилась на запад, подрабатывала где могла, в основном в ресторанах. Ньюмен дал мне работу. Он был первым, кто отнесся ко мне по-человечески.
— Есть дети?
— Нет.
Они взбирались все выше к голубым небесам.
— Сколько у него денег, не знаешь? — спросил Мьюл.
— Полмиллиона. Может, побольше.
— Если с ним произойдет несчастье, все достанется тебе?
— Да.
Теперь дорога шла через сосновый лес, стало темнее. Цепляясь за свое прежнее прочное положение порядочной женщины, зная, что оно ускользает от нее, она сказала:
— Но он очень добр ко мне. Он любит меня. И я его люблю.
— По-своему.
— Я его люблю, — упрямо повторила она.
— Конечно, — кивнул он. — Конечно.
Они миновали домик смотрителя, где жил непутевый Панчо, и подъехали к огромному дому, стоявшему в тени громадных сосен на крутом обрыве над каньоном. Вошли в дом. Мьюл довольно оглядывался по сторонам на окружавшую его роскошь: скоро все это будет принадлежать ему.
— Да, тебе повезло, — сказал он, — это гораздо лучше, чем кормить свиней.
Он бродил по пустынным большим комнатам, где Димпл в одиночестве провела последние двадцать лет, пока ее старый муж зарабатывал и подсчитывал внизу, в городе, деньги.
— Где балкон?
Это был выступ без крыши, простиравшийся прямо над голубой бездной каньона. На него вела дверь из кухни. Мьюл стоял на солнце с молотком и гвоздями в руках, глядя вниз, в пятисотфутовую пропасть, где виднелись верхушки деревьев. Когда Димпл появилась в дверях, он ей подмигнул.
— Кое-что надо подправить в полу.
Она молча повернулась и скрылась в полумраке кухни. Но он знал, что она следит за ним и что она вернется, как только придумает объяснение. Димпл слишком долго жила в одиночестве. И она появилась снова.
— Смотри, осторожнее с перилами, они непрочные, — предупредила Димпл. Он улыбнулся, и она продолжала: — У нас был датский дог. Он имел привычку играть здесь. Однажды прыгнул на перила, они не выдержали его веса, и он свалился вниз. Я стояла здесь и смотрела, как он летел вниз, переворачиваясь в воздухе, становясь все меньше и меньше, пока не исчез в вершинах деревьев.
— Ты не спустилась вниз и не похоронила его? Ведь ты именно так должна была поступить.
— Там все равно ничего не осталось. Его съели койоты.
Мьюл посмотрел вниз.
— Койоты поедают все, что падает вниз, — продолжала она, — на закате я бросаю вниз куски мяса и слушаю их песни по ночам.
Он отошел от края.
— У тебя есть что-нибудь выпить?
— Бурбон. В шкафчике над раковиной.
Он прошел на кухню, так и не сделав попытки к ней приблизиться.
— Мой муж любит выпить стаканчик бурбона на балконе, когда приезжает домой поздно ночью.
— Всегда пьет на балконе?
Димпл кивнула.
Он взял бутылку, прошел в гостиную, сел на диван перед камином и глубоко задумался.
Она пришла и села рядом.
Глядя, как он наливает в два стакана до половины виски, Димпл понимала, что их игра подходит к концу.
— Нет, — сказала она. — Я не пью.
Он протянул ей стакан.
— Я давно бросила. Я не умею пить.
Он всунул стакан ей в руку.
— Хотя бы не так много, — сдалась она, — я выпью, но поменьше.
Но она выпила до дна и через некоторое время расслабилась. Когда он налил еще, и на этот раз даже больше половины, она снова выпила молча.
Уже стемнело, когда она отвезла его обратно в город.
После этого она потеряла голову. Когда ее муж на рассвете уезжал в город, она сначала бродила босиком в спальне, раздумывая и вспоминая, потом быстро одевалась и тоже отправлялась в город. Подъезжала с другой стороны, через задворки, оставляла машину в гараже на окраине и долго пряталась за мусорными контейнерами, пока улица около отеля не становилась пустынной. Потом поспешно поднималась по темной лестнице, боясь, что нарвется на Джека, который жил через комнату от Мьюла.
Они долго разговаривали, лежа на продавленной кровати в полумраке комнаты, боясь, что их услышит Джек. О гостиничном клерке беспокоиться не приходилось — вечно полупьяный, он всегда находился в дальнем углу холла в своей комнатушке.
Увлекшись составлением плана, Мьюл не замечал, что Димпл становится все задумчивее и молчаливее.