У неё был разум моей матери, и я ненавидела её за это. Но затем мой гнев сменился шоком, когда я вспомнила тот день, о котором шла речь. Шайло и Сатьяне было по четыре года, а мне было четырнадцать. У меня был миллион других мест, где я хотела бы побывать, но мама и Айлен настояли, чтобы мы сделали это днём для девочек, так что мне пришлось последовать за ними. Мы все плескались в прохладной воде, когда Шайло вспомнила, что принесла надувной розовый круг для плавания, и побежала обратно в лодочный сарай, чтобы принести его. Секундой позже она выбежала с визгом…
— Шайло увидела, как мужчина вылезал из металлического ящика, — сказала Гвенельда.
— У Шайло есть взор? — спросила Холли. — Как чудесно.
Я не согласилась, но оставила это при себе.
— Если ты говоришь в шкафчик… — я чувствовала себя глупо, спрашивая, были ли шкафчики портативными рациями, — твой голос доносится до беситогана?
— Да. Гвенельда, меггве манази… та Катори.
Я повернула голову в её сторону.
— Ты говоришь на языке Готтва, Холли?
Холли снова сделала этот слабый жест головой, когда Гвен открыла верхний ящик комода и достала маленькую книжку в кожаном переплёте.
— Это словарь, — пробормотала Холли. — Я знаю, что Вони написала такой… но этот, он другой, — она улыбнулась мне. Это натянуло хрупкую сетку кожи, защищающую её кости.
Я взяла книгу и несколько раз развязала кожаный шнурок, которым она была обмотана.
— Мама пыталась научить меня Готтве, когда я была маленькой. Но я была не очень терпелива.
— Возможно, теперь… у тебя хватит терпения.
Я открыла её на первой странице. Там было три колонки. Первая была на английском. Две других были на иностранных языках. Я узнала слово Готтва во второй колонке, но в третьей я ничего не узнала. Я посмотрела на Холли.
— На каком языке написана третья колонка?
— Это Фаэли… язык фейри, — сказала она, намёк на гордость заиграл в уголках её губ, которые были цвета свежевыстиранного белья.
— Ты выучила язык фейри? — спросила я. Это был глупый вопрос, учитывая, что у меня было доказательство прямо там, на бумаге.
— Я джингави, — пробормотала Холли. — Как ты. Как Нова. Как Шайло.
— Джингави? — повторила я.
— Смешанная, — сказала Холли.
Гвен повернулась к окну и посмотрела на серый день, сцепив руки за спиной.
— Частично охотник… частично фейри.
Книга выскользнула у меня из пальцев и упала на ковёр. Слишком пораженная, я не пошевелилась, чтобы поднять её.
— Как?
— Адетт была дочерью базаш, — глаза Холли снова сверкнули в сгущающейся темноте. — Фейри чувствуют, что мы другие, но они верят… что наша магия охотников была разбавлена от смешения с людьми.
— Я думала, что фейри следили за охотниками. Разве они не знали бы, что у Таевы были дети от дочери базаш?
— Только Якоби знал… что Таева всё ещё жив. Прежде чем расстаться с ним… фейри проинструктировал его… чтобы он всегда носил с собой опал…
— Потому что опалы делают охотников невидимыми для фейри, — сказала я, чем заслужила одобрительный кивок Холли.
Я прикусила губу. Туман, окутавший мой разум в тот день, когда я обнаружила, что магия действительно существует, постепенно начал рассеиваться.
— Тогда как получилось, что фейри узнали, что во мне есть кровь охотника?
— Они предположили, что ты потомок племени, — объяснила Гвен. — Они не знают, что ты прямой потомок Таевы.
— Но там, в хижине, ты сказала мне, что мы были последними. Что других охотников не было. Как…
— Здесь нет других охотников, Катори. На протяжении многих лет фейри убивали каждого встреченного ими человека, в ком была хотя бы унция крови охотника.
— Они не убили меня…
— Но они следят за тобой.
— Они не убили Холли.
— Потому что я фейри, — прохрипела Холли.
— Но ты ещё и охотник, — возразила я.
Гора покрывал на Холли поднималась и опускалась в такт её вдохам и выдохам.
— Больше нет, — она снова захрипела, потом закашлялась.
Гвен отвернулась от окна и подошла к Холли. Она приподняла голову Холли.
— Данимогве, — пробормотала она. — Данимогве. Дыши.
— Что она имеет в виду, говоря «больше нет»? — спросила я Гвен.
— Она решила уничтожить свою сторону охотника, чтобы стать полноценной фейри.
Мурашки побежали по моим рукам.
— Мне придётся выбирать?