– Может быть. Я бы сказал, что автор спрятал твой правильный вариант внутри того, который был реализован – как возможность, которая никогда не осуществится.
– Так осуществилась же, – пробормотала Шени – то ли виновато, то ли оправдывая дело своих рук.
– Твоими стараниями... Не удивлюсь, если на Лярне в это самое время что-нибудь перевернулось вверх тормашками, – он вытащил из кармана комп и стал просматривать ленту, вначале с иронической улыбочкой, но потом его лицо вытянулось, и он перевел взгляд на Шени. – Когда ты работала с вазой?
Он казался удивленным, хотя только что обещал не удивляться.
– На прошлой геамо. Ты чего?..
– М-да, предсказуемо, – процедил он с кислой ехидцей. – Впрочем, кто бы сомневался…
– Ты сейчас о чем?
– Пока ты находилась в процессе, с позволения сказать, реставрации, у тебя никакие голоса в голове не звучали? Не было ощущения некого постороннего присутствия?
– Нет! – отрезала Шени. – Я не псих, если ты об этом.
Воображаемый собеседник не в счет: она ведь сама его придумала, чтобы веселее работалось, и ни на секунду не забывала о том, что его не существует.
– И если о психах, то создатель вазы точно был психом, иначе не докатился бы до таких извратов.
– Это не просто предмет роскоши с виллы Лиргисо, это его творение.
– Судя по тому, что я о нем читала, он как раз был конченый псих. И прибил бы меня на месте за то, что я сделала с его вазой.
– Почем ты знаешь? Может, и не прибил бы. И я наконец понял, кто ты. Там, где я провел последние два с половиной года, таких, как ты, называют запечатанными.
– Ага, конечно...
Шени сощурилась: «Ну, давай, скажи теперь, что я еще не встретила того, кто смог бы меня «распечатать», и ты, такой шикарный и мужественный, готов эту проблему решить, и я должна радоваться твоему благосклонному вниманию… Заезженный любовно-маркетинговый прием. А то, что для некоторых прежде всего важны отношения с человеком, и без них секса даром не надо, тебе даже в голову не придет».
– Я не о том, о чем ты подумала, – он вернул ей прищур и снисходительно улыбнулся. – Запечатанными , чтобы ты знала, там называют тех, у кого все способности уходят в искусство – одержимых своим творчеством художников, писателей, музыкантов. Это их собственный выбор, влечение непреодолимой силы, им с этого хорошо, но для них недоступны другие возможности – поэтому они запечатанные .
– Что ты имеешь в виду, какие возможности?
– Скажем так, ты могла бы делать много всякого интересного, если бы не была запечатанной , но все, что у тебя есть, без остатка уходит в рисунки и реставраторские эксперименты.
Она пожала плечами:
– Ну да, я могла бы выбрать другую профессию, где побольше платят, но я хочу быть художником.
– Кстати, о материальном вознаграждении. Предпочитаешь наличные или перевести на счет?
– Лучше наличными, – вздохнула Шени. – Чтоб никаких вопросов об источнике дохода.
Деньги ей нужны позарез: на приведение в порядок разоренной квартиры и студии, на ремонт «Мирала», на расходные материалы для рисования.
– Восстановить тебе вазу в первоначальном варианте или так заберешь?
– На твое усмотрение. Раз уж ты добралась до того, что было спрятано, и вывернула мою бедную вазу наизнанку, тебе решать, что с ней будет дальше.
– То есть, ты не возьмешь ее?.. Оставишь мне? Ты же сказал, что хочешь выкупить…
– Не для себя. В подарок. Ты ее доставишь по назначению – кому, снова решать тебе. Или своему любимому профессору, или в могндоэфрийское посольство, или в Космопол. А я – зритель, которому любопытно, какой вариант ты выберешь. Словно подбросил монету, по земному обычаю: орел, или решка, или упадет на ребро и покатится вдаль.
Он терпеливо ждал, пока она справится с замешательством.
– Ну, ладно, – пробормотала Шени. – Что касается вазы, я бы лучше оставила ее в таком виде. Тем более, если такая возможность с самого начала была в ней заложена. Знаешь, я думаю, если бы ваза этого не захотела, у меня бы ничего не получилось.
– Серьезный аргумент, – не поймешь, смеется он над ней или чуть-чуть смеется, но в глубине души согласен. – А кому отнесешь?
– Только не профессору. Я уже говорила, это плохая идея.
– С тех пор прошло много лет, у него давно другая жизнь, и у переродившегося Лиргисо другая жизнь, и даже ваза теперь выглядит по-другому.
– Все равно, вдруг ему будет неприятно.
– Тогда осталось два варианта – безупречнозанудный господин посол или капитан Космопола, по которому смирительная рубашка плачет.