– Я из Южанки.
– Ого!
– Да, навестил родственников.
– Ты в автосервисе работаешь? Как поживает Марина Федоровна?
– Дядю похоронили, – ответил Сыч дороге. – Больше года уже. Тетя сразу уехала к брату.
– Соболезную. – Аня царапнула ноготком рукав куртки. – А Настя?
– В Питере. Мастерскую и магазин теперь я держу. Точнее, поддерживаю.
– Один?
– Нет, с другом дяди. Мать отказалась переезжать. После смерти отца ей здесь нездоровится.
Аня провела заунывным взглядом деревья за мостом:
– Как я ее понимаю.
Они повернули на Сажной, и Аня отвлеклась на размышления. Получается, в доме Глотовых теперь обосновался Сыч. Племянник. Марина Федоровна вместе с Диной работали в школе, первая – учителем истории, вторая – библиотекарем. Они неплохо ладили, вместе создавали школьный музей. А вот с мужем Марины Федоровны, местным предпринимателем Касьяном Глотовым, у Дины отношения не клеились. Он был человеком хозяйственным, но хамоватым, вспыльчивым и грубым. Лет до двенадцати Аня считала его охотником, настолько часто он появлялся с ружьем в лесу, иногда – с заикающимся братом, лесничим Фомой Сычевым, отцом Кости. После смерти отца мать забрала Костю, переехала к родителям за шестьдесят километров, в станичный городок Южанку. Но Сыч уже сдружился с местным хулиганьем, и все каникулы гостил у родни в Сажном. Дядя ему бездельничать не позволял: гонял с мелкими поручениями, в мастерской приплачивал, учил охоте. Поначалу отечески опекал, но где-то в классе десятом отношения с племянником разладились вдрызг. Сыч отличился в нескольких драках с задержанием, и дядя его выставил.
Подростки Сажного Глотова ненавидели. Он ополчался зверем, стоило только сунуться в чащи леса, или (упаси боже!) к насаждениям елок. Местные едва ли не с разрешения ходили через лес к сосновому холму за грибами. Глотов водил дружбу с директором департамента лесного хозяйства области, негласно верховодил в лесхозе и владел елочным питомником за холмом. Проблемы поселка решались при его обязательном участии. Создавалось впечатление, что со смертью Глотова Сажной осиротел и развалился.
– Сейчас здесь жилье сдают за бесценок, – негодовал Сыч, словно отвечая ее мыслям. – Местные бегут к цивилизации.
– И представить не могла, что в Сажном все рухнет.
– Мукомольный завод сгорел, – пояснил Костя. – Половина поселка лишилась за ночь работы. Шахту закрыли. Поля забросили. Теперь многие стали вахтовиками: Челябинск, Амурск. Дядя ваш, вон, на приисках. Не верится, как быстро может вымереть многолюдный пригород, – он посмотрел на нее тоскливо, но Аня отвернулась.
Наедине с ним молчание вызывало неловкость. Горькие запахи пижмы, полыни и чабреца смешивались с разогретым душком бензина, и вновь проступала гарь. Аня потерла переносицу.
– Красивая открытка, – произнесла, переключая внимание с «благоухающего» степью мешочка на подарочный конверт.
Рядом с конвертом в сердечках на приборной панели золотился сувенирный цилиндр коробки.
– Это для Ярмака. Надя заказала. У него завтра днюха.
Аня сделала вид, что помнит:
– Точно. Это ему двадцать два будет?
– Двадцать один.
– Ну да, он ведь учился на класс старше.
В компании друзей детства Аня была самой младшей и самой низенькой. Ярмак, родной брат Лоры, дразнил ее в ссорах Полевкой.
Автомобиль проехал мимо магазина «Шико», свернул в переулок.
– Они с Надей хотят тебя пригласить. Еще нет? – удивился Сыч.
Аня неуверенно мотнула головой. Телефон она беспечно оставила дома.
– У нас иногда тут связь пропадает, – предупредил. – А интернет стабильно. Иначе бы – забастовка, – он усмехнулся.
Аня улыбнулась в ответ. Тысяча и одна напасть. Сажной словно превратился в громоотвод неприятностей.
– Высади меня у парка, пожалуйста.
– Я могу подвезти.
– Спасибо за беспокойство, – Аня смотрела в окно, желая поскорее оставить душный салон, выветрить ядовитый дух гари, унять головокружение, избежать разговоров. – Мне еще нужно навестить кое-кого, – соврала дружелюбным тоном.
Автомобиль затормозил у плексигласовой остановки, походящей на часть пробитой трубы. Водитель потянулся к коробке передач, но рука его вдруг опустилась к сиденью Ани.
– Потеряешь, – усмехнулся он, указывая на свесившуюся из кармана перчатку.
Аня спрятала перчатку и потянула ручку, но дверца не открылась. Она толкнула сильнее. Заперто.
– Ой, – пугливо засуетилась. – Что-то не поддается.
Сыч нагнулся, сокращая напряженную дистанцию до сантиметров, и повторно щелкнул ручкой – дверца распахнулась. Аня промямлила благодарности и беглянкой нырнула прочь. Внедорожник тронулся, и только тогда она подняла глаза. На противоположной стороне улицы стоял Витя. Его хмурый взгляд просверливал ее беспокойством. Она подняла руку в приветствии, но он отвернулся и вжал палец в звонок калитки каменного дома.