Дни выдались солнечными, по предновогоднему морозными. Аня ушла с головой в учебу, смотрела фильмы, читала до полуночи – в общем не давала себе ни минуты на раздумья о Сажном. Вите с бабушкой она не звонила, ограничившись скупой, с фальшивым озорством эсэмэской: «Доехала нормально. Всегда рады вам. Здесь комфорт и вкуснятина». Она смотрела на смайлик и представляла, как брат тут же удаляет сообщение, перечеркивает их родственных связи. Но Аня не решалась анализировать то, что произошло. Ей было куда бежать, и она предлагала убежище им.
Мама лишних вопросов не задавала. В силу проблем на работе, с дочерью они переговаривалась редко, часто разминаясь в десяти квадратных метрах квартиры. Но к концу недели тучки недосказанности разрослись до тревожной грозы.
Вечер пятницы посвятили зажжению елки. Мама цепляла на искусственную хвою шары, ее муж Тимофей развешивал на окнах гирлянды. Аня сидела в комнате, подальше от окна: на кровати с учебником по органической химии, игнорируя всех и вся. Ее одиночество упрямо нарушила мама, и вначале они буднично обсуждали университет. Всплыла тема карманных денег (Аня уже второй день подрабатывала в кафе Тимофея). От зарплаты она вновь отказывалась (и раз сто уже повторила Тимофею), выражая сожаления, что не поступила на бюджет. Мама улыбалась, скрашивала неловкость дочери шутками и историями: «Это ничего, вот у моей знакомой…» Предвкушение праздников не ободряло как прежде, Аня делала вид, что увлечена историями, но замечания поддерживала автоматически. Главные вопросы мама начала издалека – обыкновенно справляясь о погоде в Сажном, о бабушке, о брате, о крестнике. Аня битый раз повторяла общие фразы «как обычно», «всё в порядке», «ничего нового».
– И что он решил? – вдруг спросила в лоб. – Что Витя думает о переезде?
Аня замешкалась. Мама смотрела на нее пристально, с твердым намерением услышать подробности. Пришлось захлопнуть учебник. В мохнатой пижаме и капюшоне на влажных волосах, Аню вдруг прошиб озноб от возвращения в полумрак задымленного зала и холод кладбища.
Черный свитер заострил мамино лицо, короткие пряди белых волос. Ясные глаза подернулись серостью. Она сняла очки, и сложив руки лодочкой напротив талии, приготовилась к вердикту.
– Он ничего толком не сказал, – струсила Аня.
– Неправда. Я звонила им вчера. Он наотрез отказался приехать.
Аня повела скептически бровью, смотря поверх головы мамы, на коллажи семейных фотографий вдоль платяного шкафа.
– Вы поругались?
– Нет.
– Аня…
Укоризненный взгляд.
– Что тут сказать? Он не простил мне отсутствие на похоронах. Весь этот побег. Вот. Ты предупреждала, я знаю. Я не справилась.
– Ох, Анюта. Мне нужно было поехать с тобой.
– Нельзя туда ехать!
Мама притихла, заново осматривая дочь, которая улыбнулась натянуто и, сбавив тон, затараторила:
– У вас и так каждый день проверки. Дороги переметает. Там мост рухнул и с транспортом неразбериха. Мам, чего нельзя решить по телефону? Я могу устроить видеозвонок. Витя согласится, он же не станет решать за бабушку. Что?
Она поглядывала на маму, которая пропускала ее слова мимо ушей.
Нина подсела ближе:
– Тебе нездоровится?
– Что за вопросы? Всё хорошо.
Аня возмущенно округлила глаза.
– Ты будто избегаешь меня. Всех.
– Чепуха! Завал с учебой, а у тебя – работа. Нервы.
– Спишь с включенным светом.
– Я читаю.
– Кричишь во сне.
Аня потупила взгляд.
– Ань, что тебя так беспокоит? Там что-то случилось?
– Ничего. Всё в порядке. – Аня расстроенно поняла: объяснить придется. – Мы с Витей повздорили. Очень. – Посмотрела на окно, вдруг взмолилась: – Их нужно оттуда забрать!
– В смысле?
– Из Сажного, – настаивала Аня, вцепляясь в плед. – Там… – Плечи опустились, смелый порыв ослаб в нерешительности. – Там застой полный. Автобусы через раз приезжают, я о вызове скорой молчу. Их нужно забрать. Не знаю, как… Зараза, – поморщилась.
Она разжала кулаки, чувствуя, что ноготь до крови впился в кожу.
– Аня…
Мама привстала обеспокоенно, но она лишь отмахнулась:
– Не бери в голову.
Кровь сворачивалась полумесяцем.
– Что-то со здоровьем? – расспрашивала мама. – С деньгами? У них проблемы?
– Не без этого. Но просто лучше их забрать.
Мама растерянно приблизилась к окну. Когда она нервничала, то разминала пальцем ладонь, прикусывая нижнюю губу. Выражение лица ее говорило о внутренней борьбе «за» и «против» вмешательства.