– Бабушка не согласиться уехать. Ради прошлого обследования я выслушала столько всего… Мы брали такси, а потом в купе… И обратные билеты… – Она мотнула головой. – Ты не знаешь, но я даже документ заверяла, что похороню ее рядом с дедушкой.
Аня вспомнила кладбище, опасливо поджала колени к груди.
– Витя говорил, что она тропу с его могилой расширяет. Якобы себе под место…
Потупила взгляд.
– После смерти Дины началось. – Мама массировала пальцами виски. – При каждом звонке она вспоминает о похоронах. Слава богу ты не слышала ее тогда. Она ходила и твердила: «и мне такое же купите», «без рюш», «поминать дома», «только не черный гранит», и ее это вечное «фото из паспорта». – Мама махнула рукой, всматриваясь в огни города. – Там много чего еще было. Она не уедет.
Аня вынуждена была признать: бабушка умрет, но дом не оставит.
– Витю ведь можно уговорить, – убеждала. – Если бы ты позвала, и Тимофей.
Мама познакомилась с Тимофеем четыре года назад. Она тогда вернулась с пневмонией из Испании, рассорилась с братом и уехала к двоюродной тетке в Воронеж. Устроилась в поликлинику медсестрой: вначале в травмпункт, а потом на прием к терапевту. Кафе «Добряк» холостяка Тимофея находилось рядом с поликлиникой, там они и познакомились, а через три месяца съехались. Спустя полгода Нина с Тимофеем сыграли свадьбу, купили квартиру в Левобережном районе, и она забрала дочь к себе. Первый год новая семья жила вчетвером: Аня, мама, Тимофей и его старшая дочь Слава. Спустя полтора года Слава вышла замуж за чеха, насовсем переехала в живописный Усти-над-Лабем. С тех пор в Анином распоряжении оказалась целая комната, а часто – и вся квартира. Мама задерживалась на работе до восьми. Тимофей пропадал в кафе.
Поначалу в новом муже мамы Аню раздражало всё: борода, пивной живот, хохочущий говорок и само мохнатое имя – Тимофей Дорофеевич. Слава восприняла ее как сестру; после провала с медицинским посоветовала примкнуть к ним с отцом – к кулинарам. Тимофей относился дружески, радовался выбору профессии, соболезновал, когда умерла Дина. Но окончательно они поладили после отъезда Славы. Аня будто заменила ее – в обсуждениях отечественного автопрома, в рядах хоккейных болельщиков, в бесконечных спорах о рецептурах. И теперь Тимофей приговаривал ей «отрада ж ты моя», когда за едой Аня пошучивала о бюджетных технологиях Атлантиды и пресекала мамины истории о болячках.
– Мы их звали вчера, – досадовала мама, изумленно поглядывая на засохшие горшки кактусов. – Каждый месяц зовем. Он упрямится почему-то. Я надеялась, вы поладите, Анют. Как раньше.
– Я тоже.
– Нужно звонить Толе.
Аня вступилась:
– Нет. Только не дяде. Они совсем на ножах.
– Выпивает? Опять?
– Когда приезжает в Сажной. – Аня зябко натянула плед до лица. – Витя против его приезда категорически.
Мама уперлась ладонями в подоконник:
– Дина предупреждала. Она мне накануне… накануне той трагедии говорила: «Нин, только не дави на Толю. Он сорвется».
– И всё? Больше ничего не говорила?
– О чем еще? – нахмурилась мама.
– Ты ведь медик. Она не жаловалась на самочувствие?
Мама зашагала вдоль письменного стола, разводя руками:
– Совсем! – недоумевала, выстраивая тетради дочери в стопку. – Ни слова. Только знаешь, – она потерла указательным пальцем висок, – в последний год Дина настойчиво просила забрать Витю. Если что с ней… забрать его к себе. Пусть не сразу, но не затягивать. А я ей обещала, о чем речь! Она тебя практически воспитала.
– Мама…
– Нет, это правда. Что те деньги? Меня ведь месяцами рядом не было. Годами.
Извиняющийся взгляд отразился щемящим чувством. Аня никогда ее не винила. Она горела счастьем и гордостью, что мама ее забрала. Она ведь обидчикам кричала: «Меня не бросили! Она заберет меня! В большой город!» И ее забрали – все задутые свечи на тортах стоили надежд. Криничный чародей прочел послания. Как и обещала Дина.
– А ты знаешь, где он? – Аня потупила взгляд, но продолжила, будто иностранное слово выговаривая: – Отец?
Унылое настроение мамы окрепло сталью.
– Зачем тебе?
– Прости. Глупости… Мне сказали, я похожа на него. Похожа на него, – не могла смириться.
– В Сажном? Ох, старый трезвон. Ни капельки. Ни капельки не похожа, поверь.
От настойчивых заверений на душе стало легче. Мама оттянула воротник от горла, будто страдая удушьем, и добавила:
– Он оставил мальчика умирать. В лесу. В волчьем капкане. И сбежал из Сажного. Может, в живых нет теперь.