– Нет.
– Ты говорил с ним?
– Нет.
– Мы должны с ним встретиться.
– Нет!
Он поднялся. Аня вскочила следом, опрокидывая кружку.
– Байчурин может взболтнуть еще о кладбище и призраках. А иначе, Вить, ты хочешь, чтобы мы свихнулись? По очереди? Все?
Витя шел в свою комнату, игнорируя ее крики.
– Как ты можешь? Тебе побоку? Ты обвиняешь, а самому нет дела до меня? Всех нас! Ну иди! Прячься! Трус!
Дверь заглушила обвинения сестры. Витя включил ноутбук, открыл браузер. Он нацепил наушники, врубил инди-рок и принялся вновь просматривать знакомые вкладки. В своих неумелых поисках он ушел от сатанинских культов к общей психиатрии. Остатки логики указывали на то, что у них с сестрой случились коллективные галлюцинации. За последний месяц он содрогался в ночи не единожды, но только от кошмаров. Наяву ему ничего не мерещилось, никто его не преследовал.
Спустя час в доме утвердился полумрак. Экран источал усыпляющее свечение. Голова раскалывалась от музыки, он снял наушники. За окном лешим свистел ветер. Витя принял душ и залез в постель.
Тепло возвращалось медленно, но одеяло служило защитой. Словно в детстве. Когда ему было тошно, он вспоминал детство: моменты, в которых верилось, что одеяло – щит от монстров, а связанный мамой жилет – кольчуга богатыря. Как бы он не сердился, ему было спокойнее от присутствия в доме сестры, неравнодушного человека. С другой стороны, боязнь за нее подрывала спокойствие.
Родной дом ему казался проклятым. Но ужас не леденил кровь. Его сокровенный страх воплотился два года назад и обесточил фобии, разладил чувства. Он даже не помнил, когда в последний раз искренне радовался. Витя потер глаза. Пожалуй, когда они планировали поездку на море. Он возмущался, что мама отказывается учиться плавать, а она – что он стесняется танцевать. Это был целый конфликт в комических действиях, который завершился спустя неделю: Вика предложила танцевать вальс на последнем звонке. Ее партнер слег с ангиной. Витя сжал кулак на лбу. Перед глазами стоял майский день. Репетиция последнего звонка, черноглазая Вика в воздушном лиловом платье: «Эй Руднев, бросай подпирать стену. Ну же, ты наблюдал. Полный оборот в два такта. – Она шутливо кружилась с поднятой рукой. – Раз-два-три. Раз-два-три. Все девчонки влюбятся. Соглашайся, теска. Музыка и эйфория».
Он неправильно расценил ее предложение. Слишком раздул мечты в воображении, навыдумывал. Вика жила общением, а ему не верилось, что она улыбается ему просто так, шутит с ним просто так, откровенничает просто так. Просто так. Дружески. Как с забавным приятелем – с человеком, который на ее ответ озлобленному физику: «Переписчик однажды попытался опросить меня», единственный продолжил цитату: «Я съел его печень с бобами и хорошим кьянти»[2].
Просто друг. Не верилось, и не хотелось верить.
Уснуть долго не получалось. Витя лежал на кровати, вслушиваясь в тишину комнат. Он спал в доме третьи сутки, намеренно запуская котов на веранду, включая свет, телевизор, ноутбук. Но сегодня он впервые за неделю засыпал в темноте. А приговором хладнокровию стала полная бессонница. Витя включил бра у кровати, открыл роман Воннегута. Чтение уняло тревоги, его сморил сон.
Удар вышиб из сна, словно фура без тормозов – легковушку. Витя вздрогнул, осмотрелся. Комната чернела темнотой. Холод смыкал коченеющий. Он потянулся к бра – свет не зажегся. Тревога заискрилась по нервам, кольнула пальцы. Опустить ноги на пол виделось пыткой.
Справа на стене синел прямоугольник окна. Тюлевая занавеска покачивалась. Казалось, кто-то таится за ней, подглядывает. Но одиночный стук в дверь захватил в ловушку внимание. Витя вновь дернул за шнурок бра. Безуспешно. Удар повторился, словно биение крыльев птицы. А затем раздалось царапанье. «Коты, – мелькнула догадка. – Анька впустила».
– Аня! – позвал Витя, озираясь.
Царапанье затихло, и ему вдруг стало нестерпимо жутко. Витя прикусил щеку, но кошмар не прервался. Он не спал. Все происходило наяву. Звать сестру уже не получалось: голос немел где-то в горле. В полумраке комнаты очертания двери приобретали ползущие контуры. Витя поднялся и вздрогнул, у ног ощущая нечто щетинистое и скользкое. Последовал толчок в спину – и пол сотряс грохот. Витя заторможено осознал, что причина грохота – его падение.
Он закричал, точнее попытался: голосовые связки надрывались без единого звука. В нос ударил прогорклый смрад дыма. Дыхание свело, руки налились свинцом. На него набросилась тень. Хрупкая. Сутулая и костлявая. Он забил кулаками по воздуху, кромсая пальцами дым, безуспешно надрывая голосовые связки. Теперь тень хрипела из угла у окна, скреблась в приоткрытом шкафу. Позади зашелестели голоса. Витя занес кулак и на развороте что силы врезал им в пустоту, следующий удар пришелся в дверь, распахивая ее настежь. Витя сцепил зубы, кода боль взорвалась в кулаке, обездвижила руку. Новый толчок в спину откинул его на стену. Витя осел на пол.