– Это прискорбно. Прискорбно. – Инга взглянула поверх голов на часы в шкафчике орехового гарнитура. – Разве можно замалчивать? Мост должны были признать аварийным. Из поссовета прийти не соизволили, даже на венок поскупились. Дела самотеком.
– Сейчас решают с восстановлением моста, – неприязненно сообщила Лора.
Ее отец раньше работал в Администрации Ямска.
– Мама говорит, у нас бюджет – слезы. Ходит на нервах. Будто единственной надо!
– Ей пора на пенсию, – едко заметила Лора. – Пусть развалиться поссовет без бухгалтера.
Раздались нервные смешки.
– Я не ошиблась, – вдруг невпопад призналась Надя, цепляясь за случайную встречу как за спасительный круг в воронке сварливых голосов. – Эта блондинка – наша Нюта. Это ведь блонд? – она кивнула на волосы Ани.
Все невольно покосились на голову Ани.
– Светло-русый, – смущенно поправила она.
Аня терпеть не могла краснеть в центре внимания и когда ее называли Нютой. Когда они ее называли «наша Нюта». Она посмотрела на кашемировый рукав своего черного платья, на аккуратный маникюр и золотое колечко на мизинце. От девочки с мышиными волосами, обгрызенными ногтями и в мешковатой одежде остались только воспоминания. Дина бы порадовалась, что ее племянницу больше не путают с мальчишкой. Она подняла взгляд. Девушки смотрели с иронией – именно через те безобразные воспоминания, словно весь ее внешний вид был удачным экспериментом, но притворством, непостоянством.
Рядом с Мухой за стол опустился Сыч. В рубашке и строгих брюках он резко выделялся из вязаного круговорота свитеров. Среди раскрасневшихся людей Костя выглядел самым подавленным, даже кожа казалась серой. Неудивительно – погибшая девочка была его соседкой.
– А я знал, что Нюта приехала, – объявил Муха, мельком поглядывая на Костю. – Сыч ее подвозил.
Аня стрельнула взглядом на Муху. «Сыч… Так Костю называли только в «банде» верзилы Зенкова. Когда добряк Муха так сдружился с этим прихвостнем отморозков?»
– Подвозил? – удивилась Лора, крутя ложку в пальцах.
– От рухнувшего моста, – ответил Сыч и промокнул губы салфеткой. – Я подвез пассажиров автобуса. Мать встречал.
– Рейсы сместились на час. Великолепно! – проворчала Инга.
Надя через силу улыбнулась, сглаживая резкость голосов замечанием:
– Не стоит так воспринимать…
– Треклятые дороги! – чертыхнулась Лора. – Завтра у крестницы выступление. И в салоне запись.
– Лора! – шикнула на нее Инга.
Лора… Лариса Ярмак. Такая же кукольно-хрупкая, эгоистичная, скрытная. Она была платиновой блондинкой от природы, со светлыми, почти невидимыми, бровями над лазоревыми глазами-миндалинами. В серо-синей кофте ее фарфоровая кожа отливала мертвенной голубизной, искажающей ангельскую внешность. Ане вдруг вспомнилась Лора Ларусей, грустной девочкой по соседству: в веснушках, в соломенной шляпе, хнычущей без притворства при расставании. Спустя двенадцать лет от их дружбы остался лишь прогорклый осадок. Аня осмотрелась. Уезжая из Сажного, она надеялась, что больше никогда не сядет ни с кем из них за один стол. Накануне выпускного Лора громче остальных обвиняла её в краже своего новенького планшета, обнаруженного спустя два дня забытым в гараже Сыча.
Сыч накрыл ладонью протянутую руку Лоры. Они, очевидно, до сих пор встречаются. Но обручальное кольцо среди подружек детства пока блестело только на пальчике Нади.
– Борщ похож на щи. – Лора отпила немного компота. – Кость, подай пирожок.
– У Праксиных сегодня аренда. – Муха глянул на Аню: – Единственное кафе.
Лора фыркнула:
– У Праксиных забегаловка. Ба-ар. Там антисанитария и регулярные дебоши.
– Ужас какой-то, – причитала Надя. – Этот мост. Говорят, он рухнул ночью. Боже, как девочка оказалась там? Одна? В тот момент? – Надя отодвинула полупустую тарелку. – Уму непостижимо. Говорят, накануне закатила истерику?
– В магазине. Да, – подтвердила Лора. – Она на Косте помешалась просто. Караулила за каждым углом.
– От неразделенной любви?.. Прыгнула? – ахнула Надя, пряча за ладонью отвисшую челюсть. – Мне Рома рассказывал о паранойе и о нервном срыве. Как может так совпасть?
– Давайте не здесь, – потребовала Инга. – Люди косятся.
– Что я такого сказала?
– Об умерших не злословят.
– Она переживает, – вступился за Надю Муха. – Трагедия, ясень пень. Как Танюха, что-то раскисла совсем, – обратился он к Инге.
Когда Ингу с кем-либо сравнивали, она затихала стервятником.
– Ну ты прозорливый, – тихо, почти с шипением отметила Таня незнакомым Ане, хриплым голосом.