Он шагнул к помосту, на котором стояли четыре радиолампы, каждая высотой в половину человеческого роста. Они были темными и мертвыми, но торчавший перед ними рычаг мог включить динамо в углу комнаты, что дало бы лампам жизнь.
Мерра щелкнул выключателем, и лампы засветились странным, колеблющимся светом, природу которого знал только доктор. Комнату заполнило гудение динамо.
Мерра подозвал Лемманса. Лемманс подошел, чувствуя, как душу его стискивает рука страха. Что-то, чему он не мог дать названия, подсказывало ему, что теперь в руки ему идет шанс — тот самый шанс, о каком он мечтал, бессонными ночами, лежа с открытыми глазами и строя нереальные планы. И сейчас Лемманс боялся лишь того, что живущий в нем демон страха не даст ему воспользоваться этим шансом.
Он остановился возле Мерра.
— Вот этот маленький переключатель, — проскрежетал ему в самое ухо голос Мерра. — Он с делениями, видите? Ноль, десять, двадцать, тридцать, сорок и пятьдесят. Когда я назову любое из этих чисел, поверните переключатель так, чтобы указатель указывал на него. Это все, что вам нужно сделать. Только не напортачьте! А сейчас пока отойдите, — сказал он, прошел в угол комнаты и принялся нервными движениями снимать одежду со своего дряблого тела.
Лемманс наблюдал за ним, и внезапно губа его поднялась в беззвучном зверином оскале, а свет отразился от узких щелочек, которыми стали его глаза. Он давно уже прокрутил в уме мириады подобных ситуаций, чтобы начать теперь действовать, поскольку Мерра был именно тем, кого Лемманс ненавидел больше всех на свете.
Десять лет миновало с тех пор, как Мерра снискал расположение родителей Лемманса, причем до такой степени, что они доверили все свои сбережения его финансовой мудрости, надеясь, что он правильно распорядится их деньгами.
Мало того, что Мерра присвоил себе эти деньги, но он еще и немало на них наварил, наварил тем же способом, что и деньги его покойных братьев.
Впоследствии, искусной манипуляцией законами доказав их неспособность хоть как-то наказать его, Мерра бросил их всех, так сказать, но тонущем корабле.
Корабль этот сплошь состоял из ужасов бедности, немощности, болезней и смерти. Первым умер отец Лемманса, затем вскоре ушла следом за мужем и его мать. И молодой Лемманс остался совсем один в мире, и жгла его память о предательстве Мерра.
Зная, что ничего он не сможет напрямую сделать с Мерра, как не могли его родители, он копил и копил в себе эту ужасную ненависть.
Десять лет. Пять из них, чтобы занять эту важную должность в доме Мерра, и еще пять, проведенные в составлении плана, как убить Мерра и не попасться при этом. И вот теперь внутренний голос подсказал ему, что время пришло. Вот он, самый совершенный и безошибочный план из всех возможных.
Он смотрел, как Мерра раздевается, а затем затягивает свое мускулистое тело — включая лицо, руки и ноги, — в какой-то гибкий, металлический костюм.
Затем доктор снова повернулся к нему.
— Не забывайте, что я сказал, — голос его прозвучал каким-то необычно напряженным и надтреснутым. — Действовать по мере того, как я буду называть числа.
Мерра повернулся и бросил взгляд на стоящий посреди комнаты блок, без малейших примесей железа — куб два на два метра. Затем перевел пристальный взгляд на большую лампу, бросавшую на него неосязаемые проникающие колебания. И по нему прошла дрожь — так дрожит дерево на зимнем ветру. Доктор Мерра очень боялся результатов эксперимента, жизненно важного для него.
Затем по-прежнему напряженным, приглушенным голосом, он словно с трудом вытолкнул из себя слово:
— Десять!
Дрожа от грызущего его страха, что может изменить сам себе, Лемманс повернул переключатель, поставив указатель на число десять.
Мерра напрягся, стиснув кулаки и упираясь пятками в пол. Когда Мерра щелкнул переключателем, он секунду оставался неподвижным, затем расслабился, тяжело вздохнув.
— Чувствую себя в норме, — выдохнул он. — На секунду я испугался, что воздух, проходящий через мое тело, создаст эффект, который я не предвидел заранее. Но ничего не случилось. — Тут голос его наполнился радостным волнением. — Это коренным образом изменит наш мир. Молекулы воздуха свободно проходят сквозь молекулы моего тела. Они летят так, словно меня тут нет. И я могу дышать этим воздухом. Какая радость! Я боялся, что… Ладно, сейчас это неважно. Двадцать! Лемманс, вы не понимаете, что происходит? — Тон его стал вдруг необычно приветлив, очевидно, от радости, что эксперимент проходит удачно. — Мой костюм сделан из металла, который я назвал мерралит. Дал ему свое имя, потому что я создал этот сплав. Именно он делает эксперимент возможным. Конечно, колебания, испускаемые лампами, тоже кое-что значат. Но именно мерралит улавливает эти колебания и передает их молекулам, из которых состоит мое тело, создавая поле индифферентности ко всем посторонним молекулам. Обычно, посторонние молекулы, ударяющиеся в мое тело, отскакивают при ударе. Теперь же они просто проходят в сравнительно обширные промежутки, разделяющие молекулы моего тела. По этой причине у вашей руки все же есть один шанс из многих миллиардов миллиардов пройти сквозь стену. Такой призрачно маленький шанс, потому что и рука, и стена сопротивляются друг другу. Я же уничтожил это сопротивление… Я сказал двадцать, Лемманс!