Сейсмографы по всему миру зафиксировали толчки, встряхнувшие всю планету.
Когда все начало успокаиваться, оказалось, что холм, на котором стоял дом, исчез, разнесенный в пыль и прах. Пыль эту вынесло в верхние слои атмосферы, где еще два месяца после этого она обнаруживала свое присутствие, подарив Человечеству потрясающе красивые закаты и восходы солнца, какие только кто-либо видел на нашей планете.
ОТРАЖЕНИЕ, КОТОРОЕ ЖИЛО[3]
— Ну, ладно, ладно, — улыбнулся Рацетти, направив курносый пистолет в живот профессора Хармона Брауна. — Несправедливо, что ты должен умереть, верно?
Выцветшие глаза Брауна были широко открыты. Поднятые руки тряслись.
— Вы не должны убивать меня, — хрипло выдавил он. — Просто не должны. Только не сейчас. Не сейчас, когда я могу столько дать миру.
— Ха-ха, — с выражением сказал Рацетти. — Сочиняешь прямо на ходу, верно? А меня что, заботит этот треклятый мир? Вот прямо сейчас, когда мне выписали пожизненное?
— Вы заслужили пожизненное заключение, потому что совершили ужасное убийство. Вы не можете винить меня в том, что я был в составе присяжных, исполняя долг честного американского гражданина. И сейчас вы должны сидеть в тюрьме.
— Должен? Должен сидеть, да? — пробрюзжал Рацетти. — А с чего ты вообще решил, что я кого-то пришил, ты, старый канюк? Ты должен заплатить за то, что твои присяжные постановили вердикт: «виновен»! Ты был тем единственным психом, который потребовал такого вердикта. Так что это твоя вина! Да, я сбежал, и теперь могу убить тебя.
Его близко посаженные глаза переметнулись к Джиму Стэнтону, который тоже стоял с поднятыми руками.
— И ты тоже, здоровяк, — чуть ли не печально продолжал Рацетти. — Тебе просто не повезло, что ты оказался здесь. Но должен же я защищать себя?
— Конечно, — ответил Джим Стэнтон.
Он был сотрудником Патентного бюро и как раз изучал возможности одного из изобретений Брауна. Судя по твердому взгляду голубых глаз, он был не расположен продолжать эту увлекательную беседу.
— Значит, вы сбежали? — спросил Стэнтон.
Рацетти помигал.
— Ну, да, я вколол себе изрядную дозу, — и уже говоря, он подумал, что не стоило принимать столько морфия, поскольку уже чувствовал головокружение и слабость.
Он еще твердо держался на ногах, но перед глазами все расплывалось. Но это ничего. Это не только действие морфия. Что-то еще было в этой комнате.
Они находились в подвале дома, служившем Брауну лабораторией. Странность помещения состояла в том, что у противоположных стен, по обе стороны лестницы, спускавшейся из кухни, были установлены огромные зеркала.
По крайней мере, они походили на зеркала, но странные в них виделись отражения. Например, Рацетти, стоя спиной в паре десятков сантиметров от зеркала, видел на противоположной стороне лестницы спину, отраженную в другом зеркале.
Собственную спину! Но как это могло быть? Да, зеркала все отражают. Если встать лицом к зеркалу, то в нем отразиться ваше лицо.
И все же, хотя оба человека, которых он собирался убить, были обращены к зеркалу по другую сторону комнаты, он видел переднюю сторону их тел!
Непонятно все это было. Но Рацетти не собирался об этом волноваться. По крайней мере, не сейчас. Это все из-за дозы. Это должно быть из-за дозы, кольнувшись, он и прежде частенько видел странные вещи.
Рацетти стиснул в руке пистолет. Нервы его были напряжены перед своим третьим и четвертым — или это было четвертое и пятое? — убийством.
Стэнтон встревоженно наблюдал за его лицом. Что он мог сделать? Но в голове у него мелькали обрывки забавных мыслей. Мысли, совершенно не соответствовавшие ситуации, поскольку ему грозила гибель.
Еще полчаса назад он рассмеялся бы, если бы кто-то сказал ему, что он вскоре встретится лицом к лицу со смертью…
Джим Стэнтон рассеянно насвистывал какой-то мотивчик, нажимая пальцем кнопку звонка. Он немного скептически отнесся к требованиям Брауна. Старик написал в Патентном бюро, что сделал изобретение, которое коренным образом изменит всю транспортную систему во всех ее проявлениях. Далее он написал, что они должны отправить к нему человека для экспертизы, иначе он, Браун, продаст это изобретение кому-нибудь другому.
Когда открылась дверь, скептицизм Стэнтона только окреп. У Брауна были ниспадающие на плечи седые волосы, впалая грудь, брюшко и блеклые голубые глаза. Короче, он слишком уж походил на эксцентричного изобретателя, носящегося с безумной идеей.