Почти весь день в подвале стояла полная тишина. Все словно замерло. Затем внезапно опять началась серия сухих, отрывистых равномерных звуков определенной высоты, несомненно, испускаемых аппаратом, в котором, словно в камере, был заключен Эммануил Маркус Вик.
Окружной прокурор спустился в подвал. Профессор стоял посредине, стиснув свои ручки, и буквально лучился радостью.
— Это жже замечательно! Чудненько!
— Что замечательно? — слегка испуганно спросил его окружной прокурор.
— Все жже замечательно! Тот человек в кубе — великий человек. Увы, он решил работать в одиночку. Но он жже победил время!
Окружной прокурор недоверчиво поморщился.
— Вы можете мне не верить, — радостно воскликнул великий физик. — Но поверьте своим глазам! Он жже путешествует во времени! Он перемещается в будущее. Время идет, но он жже не стареет ни на чуть! Такое состояние можно назвать феноменом статиса времени!
— И вот что еще интересно, — заметил окружной прокурор. — Металл этого аппарата и даже стекло окна настолько прочны, что их не удалось поцарапать даже топором. Но почему?
— Это жже не металл прочный, а время. Да, это жже прочное само время!
— Время прочное, — повторил окружной прокурор. — Но почему?
— Время жже всегда прочное. Да! Ваше время жже прочное, мое время жже прочное! Вы не можете изменить его поток. Оно течет и течет все с одной скоростью. Не важно, что вы будете делать, но вы жже все равно умрете, не дожив и до ста лет. А человек там, в кубе? Он стоит там в своем собственном времени, и вы жже не можете изменить его снаружи. Ни топором, ни динамитом! Металл этого аппарата живет жже медленнее, и человек внутри тоже живет медленнее. Человек и металл, они жже вне времени. Возможно, они проживут там годы, возможно, даже тысячи лет. — Глаза великого ученого сияли так, что, казалось, из них сыпались искры. — Это жже чудесно!
Он любовно погладил пухлыми ручками куб, в котором стоял неподвижный, как статуя, Эммануил Маркус.
— Время прочное, — задумчиво пробормотал он, затем отступил и стал приглядываться к едва заметной волнистости, окутавшей машину, какому-то энергополю, покрывавшему ее и распространявшемуся не дальше, чем пыль распространяется от старых обоев. — Тут жже должно быть какое-то средство управления потоком времени, которое не допустит внутрь объект с нашего течения времени.
— А что это за звук? — спросил окружной прокурор.
— Это жже, — заявил Ветштайн, — самое удивительное! Даже вдвойне удивительное, потому что это жже результат вибрации голосовых связок герра Вика. Это жже не в полном смысле речь, но все жже его голос. Он говорит что-то, чего мы жже не узнаем еще много лет!
Окружной прокурор устало вздохнул и раздавил каблуком на цементном полу свою сигару.
— Кажется, я начинаю понимать, — с тревогой сказал он. — Вы думаете, что он что-то говорит своей жене?
— Он жже обратил последние слова именно ей. Возможно, его жже захватило внезапно, и он отправил ей прощальный привет. Это вот что я думаю.
— И сколько займет времени, чтобы получить это сообщение?
Великий физик пожал округлыми плечами.
— Этого я не знаю, но это могут быть годы. Он жже не шевелится, у него жже не дрогнул ни единый мускул на лице. Он жже, вероятно, сказал что-то быстро. Может, дня через три он закончит первую букву первого слова. Слушайте и записывайте!
И он прикрыл свои круглые глазки. Звуки больше всего напоминали азбуку Морзе, передаваемую любителем. На лице Ветштайна появилось полное довольство. Потом он открыл глаза.
— Прозвучала одна-единственная вибрация голосовых связок Эммануила Вика, единственная вибрация, которую в обычном состоянии мы жже даже не услышали бы! Нижний предел нашей слышимости двадцать колебаний в секунду, а верхний — двадцать тысяч таких колебаний в секунду. Самый низкий бас равняется девяноста колебаний. Самой высокой сопрано — триста. Я жже примерно прикинул, что голос Вика составляет сто десять тысяч колебаний. В замедленном темпе мы слышим лишь шипение, потому что большую часть этих колебаний не могут уловить наши уши.
— А как же мы можем понять, что он говорит, профессор? — спросил окружной прокурор. — Не можете же вы стоять здесь неделю и слушать.
Ветштайн фыркнул в ответ.
— Мы установим здесь автоматическую звукозаписывающую машину. Она запишет голос, даже если для этого потребуются годы.