Великий физик Ветштайн, который мог объяснить все что угодно во Вселенной, не сходил с экранов, получая свою долю славы. И все просили его рассказать о звуках. Его мечта — заинтересовать наукой весь мир — превращалась в быль.
Вот стандартная схема его телеинтервью.
Вопрос: Из чего состоит звуковая волна?
Ответ: Из последовательности разрежений и сгущений воздуха.
Вопрос: Можно ли сфотографировать звуковую волну?
Ответ: Теоретически — да, но на практике еще нет. Самое близкое приближение к этому, когда Сабинский использовал треск электроискры.
Вопрос: На самом ли деле осциллограмма — фактическое изображение звуковой волны?
Ответ: Это жже просто графическое отображение. У реальной звуковой волны нет никаких канавок и гребней. У нее есть лишь продольные характеристики.
Люди внезапно заинтересовались звуками вплоть до изучения акустики. Любого, кто разбирался в фонетике, слушали с уважением. Короче говоря, невероятно растянутые слова Эммануила эхом отозвались во всем мире.
Лаборатория Эммануила стала местом паломничества для толп фанатиков, инженеров-акустиков, писателей, физиков и психологов. Появилась необходимость оградиться от них. Остался лишь десяток избранных — известных под названием Недельный Штат. А Ветштайн, по договоренности с различными научными обществами, спонсирующими проект записи речи Эммануила, был их бессменным руководителем.
В лаборатории была смонтирована и включена электрическая машина звукозаписи, записывающая голос Эммануила. Там же был установлен высококачественный осциллограф, наматывающий барабан за барабаном непостижимых зубчатых линий.
Первое слово было получено спустя месяц после того, как Эммануил запустил свое устройство и начал говорить. Но для него самого прошло, наверное, не больше секунды.
Тут же слетелись репортеры. Мирабель позировала, камеры щелками, фотовспышки сверкали. Мирабель загадочно улыбалась и, наконец, ответила на их настойчивый вопрос, что он произнес ее имя. Все были в недоумении.
— Он сказал «Мирабель»! — настаивала она.
Впрочем, вполне естественно, что именно это он и начал говорить. Интерес широкой общественности был столь силен, что ее имя появилось во всех заголовках, заняв целых шесть столбцов.
Для подтверждения этого была проведена гигантская работа. Нужно было невероятно замедлить тысячи записей, и использовать еще тысячи, чтобы получить окончательный результат.
Исходные записи вращались на очень низкой скорости, и тут же перезаписывались на диски, вращающиеся с невероятной быстротой. Специальное устройство, состоящее из крохотного отражателя, соединенного с иглой, фотографировало взлеты и провалы на ленте. Игла фонографа поднялась в стратегических точках, записывая нечто вроде части звука «Р».
«Эммануил действительно сказал «Мирабель»!» — появилось во всех газетах, и восхищенная общественность принялась ждать следующего слова. А между тем, кроме звукозаписей, проводились и видеозаписи фигуры Эммануила.
В течение трех месяцев от исследователей не было ни звука. К тому времени черты лица Эммануила протерпели заметные изменения. Малейшее движение его мышц было сфотографировано, результаты скомпонованы и могли быть показаны на экране. Теперь его рот плотно закрылся. А выражение лица, по словам журналистов, стало предельно серьезным.
Потом он снова заговорил, и работа вокруг закипела. Что он хочет сказать?
То, что он в итоге сказал, явилось весьма разочаровывающим, хотя и вполне естественным. Эммануил просто повторил имя жены.
Прошло еще четыре месяца. Он сделал шаг от окна и тринадцать раз моргнул. Губы его четыре раза открылись и закрылись. Лицо все еще казалось возбужденным, хотя потихоньку словно тускнело. Наконец, он произнес одну фразу:
— Ты слышишь меня?
Мирабель бросилась к окну куба и зарыдала.
— Я слышу тебя, Эммануил! Я тебя слышу!
Щелкали камеры, сверкали вспышки, и газеты раздули их маленький роман до эпических размеров. Все от мальчишек до стариков взволновались еще больше, когда Эммануил сказал:
— Я хочу тебя.
Лицо его снова изменилось. Губы сжались в тонкую линию и побелели. Глаза за очками в черепаховой оправе загорелись ярким внутренним светом, который психологи приписали эмоциям, слишком сложным и мучительным, чтобы их можно было выразить словами.
Еще через четыре с половиной месяца от Эммануила дождались:
— Ты слышишь меня?