Это был повтор его уже произнесенной фразы и никак не мог послужить развитием истории.
Мирабель чувствовала себя ужасно бесполезной.
— Я же слышу его, — кричала она Ветштайну, — так почему не могу ничего ему сказать? Может, он так и будет продолжать спрашивать и спрашивать, слышу ли я. Что мне делать?
— Просто перестать волноваться, — твердо ответил великий физик. — Эммануил живет очень медленно. Но когда-нибудь он выйдет из стасиса. Однажды…
Ветштайн не закончил. Они оба понимали, что это «однажды» будет в далеком-далеком будущем.
А Эммануил снова и снова повторял одно и то же. Голос его стал раздраженным, а каждое слово тут же разносилось по всему миру. Но его слова звучали, словно заевшая пластинка:
— Мирабель… Мирабель… Ты слышишь меня? Я хочу тебя. Ты слышишь меня? Я хочу тебя.
И когда люди во всем мире уже привыкли к этому повторению, они с удивлением услышали кое-что новенькое. Повторив в очередной раз «Я хочу», Эммануил вдруг добавил: «чтобы ты пришла».
Но что он хотел этим сказать? Он хочет, чтобы она пришла к нему? Но это казалось невозможным. Мирабель совсем растерялась. И она ждала, вместе со всеми остальным миром, когда…
Ждать пришлось год и пять месяцев. Дело было в том, что Ветштайн был не только руководителем Недельного Штата. Он занимался и другими работами, причем жил на другом конце континента. Время от времени он прилетал, чтобы контролировать ход работ. В таких случаях он был гостем Мирабель.
Мирабель как-то раз стала рассказывать ему об ее прежней жизни с Эммануилом, и о его желании собственными глазами увидеть тепловую смерть Вселенной.
Ветштайн слушал ее, и его голубые глаза сощурились. Ему пришла в голову одна мысль, которую он прежде не смел обдумывать.
И когда Эммануил, наконец, добавил слово «пришла», Ветштайн спустился в подвал и буквально забегал возле устройства, в котором был заключен несчастный ученый. Он долго смотрел, как безостановочно вращаются диски звукозаписи, как ползут полотнища осциллограмм, как вокруг высятся еще не увезенные кипы последних записей, и внезапно он осознал то, что подсознательно ожидал.
После первых дней молчания Недельного Штата опять слетелись репортеры. Ветштайн выслушал их вопросы. Лицо великого физика было при этом угрюмым, глаза жестко поблескивали.
— Почему вас всех так волнует, что он говорит? — проворчал он в ответ. — Вот жже назойливый народ! Он жже ничего не говорит. Он жже прекратил говорить! Он жже просто молчит!
Репортеры изумленно уставились на него.
— Ну, так впустите нас, чтобы мы сами убедились в этом.
— Вы не можете войти, — помотал головой великий физик. — Там жже проводится тонкий эксперимент. Я не позволю вам войти, пока Эммануил снова не заговорит. Но, может, этого не будет уже никогда. До свидания!
И он захлопнул дверь.
Это было вполне правдоподобное объяснение. Эммануил молчал, а важный эксперимент нельзя было сорвать. Мирабель поверила этому. Научные общества, спонсирующие Недельный Штат, тоже поверили.
Целых шесть месяцев Ветштайна никто не тревожил. Затем снова собрались репортеры.
— Если он молчит, то почему нас нельзя впускать? Только не вешайте нам эту лапшу про эксперимент.
Ветштайн набычился.
— Можете сообщить миру, что продолжаются сложные эксперименты, и что меня нельзя беспокоить и отрывать от дела.
Но еще через несколько месяцев для Ветштайна настали сложные времена. Мирабель что-то почувствовала. Что-то здесь было не так. Она ворвалась к Ветштайну и потребовала, чтобы он позволил ей спуститься в лабораторию. В конце концов, Эммануил ее муж, независимо от всяких там экспериментов.
Ветштайн вспотел.
— Вы должны доверять мне. Моя дорогая, если вы сейчас войдете в лабораторию, это плохо для вас кончится. — И он поспешно добавил: — Там жже эксперимент. Его опасно прерывать. Малейшие колебания воздуха, и…
И пряча глаза, он ушел, а Мирабель, нахмурившись, смотрела ему вслед.
Целый год и три месяца Ветштайну удавалось отбиваться от всех. Но, наконец, его упрямство не выдержало настойчивости одного из его подчиненных.
— Так больше не может продолжаться! — рявкнул тот подчиненный, впившись взглядом в своего научного руководителя. — Это все ложь, ложь и еще раз ложь! Эммануил молчит, проводятся тонкие эксперименты!.. Я работаю тут с самого начала. И с меня достаточно! — Он ударил кулаком по столу. — Мне неважно, что думает мир. Плевать мне, что думает Мирабель. Но вот вы… Только взгляните на себя, вы же бледный, худой, как не кормленное порося!