— Кажется, у меня снова было видение.
— То же самое, что вчера?
— Да. Но еще более ужасное. Вчера в нем не было чудовища.
— Какого чудовища?
Он отвел глаза.
— Ладно, — сказала она. — Раз так все плохо, Фил… Фил, ты же справишься с этим ради меня?
— Да, — шепнул он в ответ, а сам при этом подумал: — После сегодняшнего вечера я больше никогда не увижу тебя, Элейн, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда…
Он вздрогнул и резко оборвал эту мысль.
Затем произнес:
— Я ничего не понимаю. Я не знаю, что произойдет со мной или с тобой. Но что-то происходит во мне, что-то, чего я не могу остановить. И есть лишь одна надежда.
Надежда?
Перед его мысленным взором вновь появилось чудовище с крыльями летучей мыши, говорившее загадочную фразу:
— Если хочешь, я буду Элейн…
Доктор Питер Фарджон был маленьким, энергичным брюнетом. Он с профессиональным интересом выслушал до конца историю Филипа Грейдона.
— И вы считаете, что это было реальностью, — утвердительно сказал он, когда Фил замолчал.
Фил запыхтел трубкой.
— Мне не хочется думать о психическом расстройстве. Но я признаю, что это не могло быть реальностью. Я пришел к вам, так как хотел, чтобы вы доказали мне это.
— Ваше состояние очень близко к психозу, — прямо сказал ему психиатр. — Давайте попробуем добраться до его корней. Вы готовы признать, что то, что выдели — или вам кажется, что видели, — невозможно в нашей Вселенной?
— Вот именно, в нашей Вселенной. А что, если я перенесся во Вселенную, которая существует не по нашим, а совершенно по иным законам.
Фарджон глядел на Грейдона с тем прямолинейным выражением лица, которое наверняка выучил перед зеркалом, чтобы скрывать свои мысли.
— Вы частенько чувствуете, что окружающая среда, люди, да сама Вселенная нереальна, — снова утвердительно произнес он.
— Да всю свою жизнь, — признался Фил. — Но я никогда не чувствовал самого себя нереальным. Я всегда был уверен в том, что я — единственная реальность в этом мире.
Фарджон покивал.
— Ваши грезы — назовем их грезами, не станем придираться к словам, — прямой продукт сильного ощущения нереальности, — сказал он. — Это сидит глубоко в вашем подсознании и, если позволить ему прогрессировать, то оно перерастет в невроз, и потребуются годы на его излечение. Что вы скажете, Грейдон, если вам придется приезжать ко мне ежедневно в течение шести месяцев? И вы будете рассказывать мне обо всем, что делали в своей жизни. Я предпочел бы, чтобы вы начали издалека. Потому что именно в вашем детстве что-то произошло. Тогда, может быть, я сумею докопаться, что именно доставляет вам нынешние неприятности…
Фил слегка улыбнулся и прервал его.
— Все это бесполезно, доктор.
— Но почему?
— Вы сами кажетесь мне очень нереальным, — сказал Фил.
Что-то заблестело в черных глазах Фарджона, может, предостережение, а, может, и паника. Голос Фила звучал нормально, хотя доктор понял, что он испытывает нечто такое, что может заставить его перешагнуть границу безумия.
— И вы все время чувствовали это, пока мы беседовали здесь? — спросил Фарджон.
— С каждой секундой это становится все сильнее и сильнее.
— Начните рассказывать, — напряженным голосом сказал Фарджон. — Когда я говорю, рассказывать, я имею в виду именно рассказ. Начните с предродовой памяти, если она у вас сохранилась. Попробуйте рассказать мне о всей своей жизни, от начала до настоящего момента. Просто рассказать.
Грейдон уронил трубку. Он не знал, что происходит, только почувствовал какие-то внутренние конвульсии. Он сидел совершенно неподвижно. Пот выступил по всему его телу. В глазах было такое ощущение, будто они вот-вот лопнут.
— Боюсь, что все этот бесполезно, доктор, — хрипло прошептал он. — Слишком поздно. Все зашло слишком далеко. Например, вы сейчас превращаетесь в сексопуса.
Фарджон, который превращался в сексопуса, подался вперед, глаза у него стали громадные, отчаянные и напуганные.
— Я превращаюсь в сексопуса?
— Ну, да. Вы уже не человек. Вы совершенный сексопус. И я ничего не могу с этим поделать! — Последнюю фразу Фил прокричал голосом, полным муки, и вскочил со стула.
— Вы сексопус, — сказал он доктору Фарджону.
Щупальца сексопуса, который был доктором Питером Фарджоном, принялись жестикулировать в особой манере, что являлось эквивалентом речи.
— Разумеется, я сексопус. И вы тоже сексопус. Но почему это так волнует вас?