Вялые крылья стали бить сильнее. Чудовище полетело назад, и когда скрылось с глаз, Фил оказался в иной Вселенной.
Законы этой Вселенной были немыслимы для человека.
Фил появился в ней и снова увидел чудовище с крыльями летучей мыши.
— Убирайся.
Чудовище убралось, и Фил приготовился к бесчисленным погружениям в хаотичную группу Вселенных.
Он увидел невероятные Вселенные, где не было никаких известных человеку законов. И где бы он ни появлялся, тут же прилетало чудовище с крыльями летучей мыши. И вот, наконец, Фил остановился в своем хаотичном путешествии.
— Можешь больше не уходить, — сказал он чудовищу.
То свернуло крылья, встало вывернутыми ногами на твердь и свинячьими глазками уставилось во тьме на Фила.
— Наконец-то ты решился встретиться с этим лицом к лицу. Ты многое узнал. И ты узнал, что всему, что ты узнал, есть неопровержимые доказательства.
— Кто ты?
— Я твоя Элейн, если ты хочешь, чтобы я была ею.
— Не хочу. Ты ужасно. А Элейн была прекрасной.
— Но я еще никогда не была Элейн.
— Я держал Элейн в объятиях. Мы любили друг друга. Как ты можешь быть Элейн?
— Ты очертил условия. Я — символ Элейн. Можно сказать, что я инвертированный символ Элейн. А твой рассудок борется с твоим же рассудком.
Рассудок борется с рассудком?
А где тогда Филип Грейдон?
Филип ли Грейдон стоит здесь, в определенном месте, на определенной тверди, с истощенными и утраченными эмоциями?
Но весь ли ужас так же утрачен им? Фил почувствовал, что его мысли невольно закрутились в стремительном водовороте.
— Если Элейн была настоящей, — сказал он, — то и Вселенная людей была настоящей. А другие Вселенные были видениями, вымыслом. Иначе к чему бы мне стремиться, чтобы Вселенная людей, как я ее себе представляю, была единственно реальной, а не другие Вселенные?
— Ты создал слишком завершенный образ, — сказало чудовище.
— Ты разрешил Вселенной человека сохраняться слишком долго. Поэтому и заболел. Ты создал инвертированный образ Элейн, и я — это она.
Водоворот мыслей кружился все быстрее.
— Я что, создал тебя мысленно? — спросил Фил.
— Ты обладаешь особыми способностями, хотя и не можешь знать о них. Поэтому я — это ты, разговаривающий сам с собой. И я — Элейн, которая сама по себе и одновременно все, что еще будет.
Затем чудовище шагнуло вперед, присело, раскинуло белые руки.
— Сделай же из меня Элейн. Ты можешь это сделать. Создай мысль и скажи слово.
— Я никогда не буду делать Элейн из тебя.
В свинячьих глазках замерцало неописуемое горе. Чудовище выпрямилось.
— Ты никогда не сделаешь меня Элейн? Значит, ты никогда не увидишь Элейн.
Оно откашлялось.
— Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, никогда…
— Остановись! — закричал Фил и, задыхаясь, спросил: — зачем ты повторяешь это слово?
— Я хочу, чтобы ты понял истинную бесконечность никогда, — был дан ответ.
Фил задрожал, словно от холода, и с его губ почти что невольно сорвалось:
— Ты можешь быть Элейн.
И чудовище тут же превратилось в Элейн, белую, безупречную, нужно улыбающуюся. Она шагнула к нему, протягивая нежные руки. Фил тоже шагнул к ней.
Вот только Элейн там больше не было.
К нему тянуло свои лапы ухмыляющееся чудовище.
Фил отшатнулся.
— Элейн! — закричал он. — Вернись!
Опять появилась Элейн. И опять стала чудовищем. Фил молча смотрел на него. Появилась Элейн.
— Я и есть Элейн, — сказала Элейн.
Но тут же она стала чудовищем и сделала к нему еще один шаг.
Фил поднял руку, вытянув указательный палец, будто собирался пронзить им чудовище.
— Вернись. Ты должна была стать Элейн. А ты… ты омерзительная тварь!
— Все, что я обещало, что сделаю тебе, — сказало чудовище, — было сделано самим тобой. Так что вини только себя. Если ты не умеешь направить силу так, чтобы превратить меня в Элейн, то это плата за твое безумное стремление сохранить Элейн, принадлежавшую той Вселенной, которой болен лишь ты и никто другой. Ты обманул сам себя, что превратишь меня, инвертированный символ Элейн, в саму Элейн и не нарушишь законов природы. Ты все поставил на это. Но ведь я и есть Элейн, ты сам так сказал. Так что прими меня, как Элейн. Или измени свое больное представление о красоте.
Фил снова отступил от разбухающего, как на дрожжах, двуногого чудовища.
— Ты должно быть Элейн, и никем иным.