Хью, нервно ерзая на краешке стула, откашлялся.
— Я хотел спросить об яйце, сэр.
— Что? — спросил Феррис и принялся протирать очки. — А, да, яйцо. Так что вы хотели спросить о яйце, молодой человек?
— Это был великолепный фокус, сэр.
— Просто средний, мой мальчик. Весьма средний.
— И вы можете повторить этот фокус с тем же яйцом, сэр?
Док Феррис довольно долго сидел неподвижно. Было похоже, что он заснул. Затем он встрепенулся и закрыл рот.
— Конечно, я мог бы сделать этот фокус с тем же яйцом или с любым другим яйцом. Но сейчас я устал. Доброй ночи, молодой человек.
Хью встал. Он волновался, так как не мог выкинуть это яйцо из головы. Он знал, что каждое утро на завтрак у Феррисов была яичница с беконом — в те дни, когда у них был бекон.
— Вы хотите сказать, что это точно такое же яйцо, как и любое другое? Как те, что лежат у вас в холодильнике, например?
Голова Дока Ферриса вяло пошла вверх и вниз. Хью больше ничего не сказал. Он подождал, пока старик заснет. Потом, с бешено колотящимся сердцем, прошел на цыпочках в холл, а оттуда на кухню. Он собирался совершить преступление.
Он хотел украсть яйцо.
На кухне Хью не сразу нашел это замечательное яйцо. Сначала он обнаружил два десятка в картонной коробке, но ни один из них не проявил свои чудесных свойств. Он вертел их так и этак, пытаясь проверить на деле. Он готов был ходить на голове, чтобы заставить яйца стать прямоугольными, а затем исчезнуть.
Но, к своему огорчению, ему так ничего и не удалось. А затем он увидел еще одно яйцо. Оно просто лежало под самым морозильником. Красивое было яйцо. Совершенное яйцо. Оболочка его была полупрозрачной. И вкруг нее танцевали маленькие пятнышки света.
Хью взял его, затаив дыхание. Несмотря на то, что оно лежало в самом холодном месте, на ощупь оно было теплым. Он медленно повернул яйцо вокруг продольной оси. Яйцо исчезло.
Он не сказал Доку Феррису, что брал яйцо. Как не сказал ему, после того, как он нашел это яйцо, что почти час играл с ним на кухне, глядя, как оно становится прямоугольным, а затем исчезает, словно бы в какой-то недоступный глазу уголок пространства.
Оно исчезало, но Хью по-прежнему чувствовал его в руке.
А затем поворачивал руку, и оно возвращалось.
Наконец, он унес яйцо к себе домой и убрал в холодильник. После этого он два дня не видел Бернис. А однажды утром — поразительно, но она сама позвонила ему. Позвонила ему, Хью Гранту! При звуках ее сладостного голоска он почувствовал какое-то покалывание на сердце. Он любил Бернис и знал, что всегда будет любить. Ему нравилась ее дерзость — потому что сам он не мог быть таким дерзким. Ему нравилась ее смелость и ее насмешливость — потому что сам он не был смелым и никогда ни над кем не смеялся. Ему нравился даже ее цинизм — а ведь сам он был ужасно наивен.
И все же, если бы он не был таким наивным, то просто бы со смехом отмахнулся от представления Дока Ферриса с яйцом.
— Дорогой, сегодня вечером мы идем в «Испанский клуб», — без предисловий заявила в трубку Бернис Феррис.
— Мы? — хрипло переспросил Хью.
— О, Хью! — судя по голосу, Бернис была взволнована. — Помнишь, я сказала тебе, что найду для тебя замечательную работу? Ну, так вот, мистер Морроу будет сегодня вечером в «Испанском клубе» и хочет встретиться с тобой. Можешь заехать за мной в девять.
Он воспарил к облакам, опьяненный ее голосом, но одновременно принялся подсчитывать в уме доллары и центы. Его финансовые резервы никак не могли бы растопить лед Феррис, мгновенно звучащий в голосе, когда речь шла о деньгах.
Когда вечером он заехал за Бернис и она спустилась из спальни по лестнице, он спросил ее об отце. Оживленность тут же покинула ее лицо.
— Давай, не будем затрагивать неприятную тему, пожалуйста, Хью.
— Неприятную? — не понял он.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — раздраженно сказала она. — Папа совсем ошалел. В последнее время он стал еще хуже, чем обычно. Представь себе, вчера я поймала его, когда он заказывал по телефону пятнадцать ящиков крупных яиц класса А. К счастью, я вовремя остановила его.
Сердце у Хью упало при этом известии. Он почувствовал первый приступ угрызений совести. Несмотря на протесты Бернис, он пошел искать Ферриса и нашел его на кухне. При его появлении Феррис засуетился, словно пытался скрыть следы преступления. На полу растекалась лужица из нескольких разбитых яиц. Должно быть, он выронил их, пытаясь поспешно спрятать в холодильник. Папа Феррис смотрел на эту желтую лужицу и сопел. Две большие слезы покатились у него по щекам. Он громко сопел.