— Увидимся в небе, — бормочет он, проводя пальцем по предложению и звездочкам, которые я вышила рядом с ним. Его улыбка становится шире, когда он говорит: — Звучит немного зловеще, тебе не кажется?
— Нет, если думать об этом с любовью, — просто отвечаю я.
— Ты очень странная, Дена.
Моя улыбка становится до боли широкой. — Спасибо.
— Нет. — Внезапно он становится стоически спокойным. — Спасибо, милая. Я буду носить его с любовью.
Наши взгляды встречаются на несколько долгих секунд, прежде чем я, наконец, задаю вопрос. — Почему ты меня так называешь? — В ответ на его поднятую бровь я торопливо уточняю: — Милая (прим. пер. — игра слов, с англ. honey — «милая», что также переводится как «мед»)?
— Я думал, это очевидно. — Он пожимает плечами, выглядя безразличным. — Ты — то, что ты ешь.
Я теряю дар речи, и он пользуется возможностью продолжить. Но только после того, как придвигается ближе, наполняя меня теплом от простого прикосновения своего тела. Мне кажется, я перестаю дышать, когда его рука поднимается и медленно приближается к моему лицу.
Я наблюдаю за тем, как подрагивает его горло, когда он убирает челку с моих глаз, щекоча кожу шепотом пальцев. Его дыхание шевелит мои волосы, пробуждая бабочек в животе, согревая ладони, лежащие на коленях. Костяшки пальцев проводят по моей щеке, и я слишком увлечена, чтобы думать, оставил ли он пепельную дорожку на моей коже. Когда он говорит, клянусь, он обращается к самой моей душе. — Ты — самое сладкое, что я когда-либо пробовал. — Еще одно прикосновение костяшек его пальцев... — И я сомневаюсь, что жаждал чего-то больше.
Святое дерьмо.
Я не из тех, кто сквернословит, но моя нынешняя ситуация, похоже, того требует. Мне хочется закричать, нырнуть под его руку и бежать, пока не доберусь до Скорчей. Но я словно приросла к месту, по колено погруженная во взаимные чувства, о которых и не мечтала.
И это пугает меня.
Я никогда не принадлежала кому-то. И я понятия не имею, как это происходит.
Я так боюсь сделать это неправильно, что подумываю не делать этого вообще.
Его чувства ко мне были лишь дневной мечтой и бредом. Мы были фантазией, которую я создавала в своей голове, неделями гадая, станет ли она когда-нибудь реальностью. И вот теперь, когда это случилось...
— Чума, эта челка! — я отскакиваю от его соблазнительных прикосновений, нервно смеясь. — Она просто постоянно лезет мне в глаза — сводит с ума!
Он моргает, пытаясь истолковать мою внезапную вспышку. Обмахивая рукой разгоряченное лицо, я продолжаю. — Пэй обычно стрижет мне челку, поэтому она такая кривая. Ей нравится думать, что это потому, что я двигаюсь, пока она стрижет, но я с ней не согласна. И в последнее время она была так занята, так что теперь она достаточно длинная, чтобы постоянно колоть мне глаза...
— Я подстригу ее.
Его слова заставляют меня замолчать на несколько секунд. — Ты... Ты сделаешь это?
Он усмехается самым милым образом из всех возможных. — Я тренировался прыгать ради тебя. Это ерунда.
Прежде чем я успеваю что-то ответить, он встает, чтобы покопаться в ближайшем шкафу. Затем он возвращается ко мне с пыльными ножницами в руках. Опустившись на матрас рядом со мной, он подносит лезвия к моему лицу.
Я отворачиваюсь, тревожно смеясь. — Ладно, ты когда-нибудь делал это раньше?
— Стриг волосы? Нет. — Его голос ровный. — Но у меня большой опыт в обрезании вещей.
— Отлично. — Я вздрагиваю, когда ножницы приближаются.
— Ладно, если ты будешь продолжать в том же духе, я проткну тебе глаз. — Выражение ужаса на моем лице, должно быть, побуждает его сказать: — Нет, не нарочно.
— Ладно, ладно. — Я делаю глубокий вдох. — Сейчас я спокойна и определенно не напугана.
— Для меня это достаточно убедительно, — говорит он с саркастическим весельем.
Первый же щелчок по волосам заставляет меня прикусить язык. К третьему я уже хихикаю.
Он вздыхает. — Что теперь?
— Ничего, — фыркаю я. — Просто щекотно.
— Пэйдин была права. Эта кривая челка — твоя заслуга.
Я скрещиваю руки, пытаясь усидеть на месте. — Может, мне нравится, когда челка немного кривая. Добавляет характера.
— О, тебе этого больше не нужно.
Он делает последний срез, позволяя волосам упасть на мои колени вместе с остальными. Я собираю кончики своих локонов в ладонь, молча оплакивая их потерю, словно они чувствовали каждый срез лезвия.
Когда я снова смотрю на него, он медленно поднимает руку в мою сторону, давая мне достаточно времени, чтобы увернуться. Но вместо этого я замираю, позволяя ему провести пальцами по свежевыстриженной челке.
— Все еще кривая? — тихо спрашиваю я.
Он кивает, улыбаясь уголком рта. — Нет, если наклонить голову.
Печаль в его взгляде уменьшается с каждым днем, и когда я смотрю на него сейчас, я вижу только удовлетворение. Принятие. Я ухмыляюсь в ответ, кивая на его блестящие волосы и каждую прядь, выбившуюся из-под наспех завязанного ремешка. — Ну, не у всех из нас могут быть идеальные волосы.
Он смеется, и я вздрагиваю от этого глубокого звука. — Мои волосы — это, пожалуй, наименее совершенная вещь во мне. — Он показывает на серебристую полоску, проглядывающую среди черных прядей. — Их портит эта полоска...
Его голос затихает, когда мои пальцы находят эту серебряную полоску. Я обвожу пряди, запоминаю их ощущение под кончиками пальцев. Я слышу его дыхание, чувствую, как он приближается с каждой секундой.
— По-моему, она идеальна, — шепчу я, улыбаясь сияющему серебру. — Как мой маленький кусочек Пэй.
Его рука находит мою талию, пальцы крепко сжимают ее так, что у меня начинает кружиться голова. В тот момент, когда я думаю, что могу сгореть от его прикосновения, его рука начинает двигаться вверх по моей спине, притягивая меня к нему.
Он притягивает меня к себе, и я вдруг начинаю надеяться, что он никогда не остановится. Крепко обхватив меня руками, он наклоняется вперед, пока наши лбы не соприкасаются. И тогда он шепчет: — Я думаю, что ты — моя маленькая частичка совершенства.