— Смотри сам. Это твоя честь.
Последняя фраза, ещё год назад показавшаяся бы мне туманной, сейчас была кристальна. Моим долгом было хранить Аштию, моей честью — обеспечить её безопасность. Если она погибнет из-за того, что я не успел среагировать, по меркам Империи мне останется только повеситься. В принципе, даже для обитателя Земли норма понятная. Особенно японцам с их ритуалом сеппуку.
Вещи вместе с госпожой Солор на стоянку я доставил без приключений. Огонь нельзя было разводить, и мне в какой-то момент стало страшно за неё, замёрзшую до того, что даже дрожать она не могла. Мимоходом коснулся её руки — пальцы ледяные, холоднее, чем остывшая вода в ручье. Пусть ночи в этой части Империи сравнительно теплы даже в межсезонье (сам при наличии плаща не замёрзну здесь ни за что, но я-то к другому привык), но много ли надо южанке, изнурённой родами, тяжёлым путешествием, напряжением и нервотрёпкой?
Наклонившись к ней, я спросил очень тихо, чтоб, если нарушение местных традиций на её взгляд будет слишком уж сильным, она могла бы при желании сделать вид, будто ничего не слышала.
— Давай сразу обозначим — без обид и непониманий, хорошо?
— Что ты хочешь?
— Есть только один универсальный способ согреться в походных условиях — лечь вдвоём, завернувшись в одеяло. Я не хочу, чтоб ты подумала обо мне дурно. И в голову не приходит приставать к чужой жене. Решай сама, годится ли тебе такой способ.
Аштия подняла на меня глаза. Слишком темно, чтоб понять, смотрит ли она на меня с гневом или как-то иначе, даже выражения лица толком не разглядеть, потому что лицо — лишь смутное серое пятно в черноте, не более. Она молчала так долго, что я успел представить себе кучу всего неприятного. Начиная с того, что при следующей нашей встрече Раджеф вызовет меня на поединок и наверняка убьёт. С него станется. А может, вероятны вещи и похуже.
— Что ж, если ты сам предлагаешь, — вздохнула она. — Через накидку, конечно, и прямо тут. В середине лагеря.
— Через накидку? В каком смысле?
— Я завернусь в свою дневную накидку, и только тогда ляжем под твой плащ.
— А, ну да, — я вдруг вспомнил легенду о Тристане и Изольде, меч, который он галантно укладывал между собой и возлюбленной, как символ её непорочности перед супругом. — Как скажешь, — и расстелил полотнище своей верхней одежды там, где стоял.
Накидка, в которую закуталась Аше, оказалась совсем тоненькой, нежной, похоже, шёлковой. Я аккуратно обнял женщину, чтоб не облапить лишнего, стиснул холодные, как водоросли, руки, укрыл нас сверху. Она скоро согрелась и уснула. От неё пахло диким лесным озерцом, травой, а ещё от волос исходил тонкий-тонкий особый запах. Почти у всех женщин волосы пахнут особенно. Одуряюще.
Я то погружался в самые глубины сна, то дремал, но по-настоящему проснулся лишь тогда, когда воздух посветлел и из чернильного сделался молочным. В туманах Маженвий недостатка не испытывал. Туман глушил звуки, он же превращал тот участок леса, где мы устроились, в обманчиво-безопасное убежище. Укутав спутницу, я поднялся и прошёлся, высматривая, что где. Слишком уж было тихо и безмятежно.
— У нас пропал часовой, — сообщил мне Шунгрий, с которым я нос к носу столкнулся в густом молоке предутреннего тумана в десятке шагов от спящей Аштии.
— Кто-нибудь что-нибудь слышал?
— Если б слышал, давно бы уже поднялся весь отряд. Да сам посуди — разве мы сейчас сможем это расследовать и в точности выяснить? Сейчас в тумане не разберёшь ничего, а задерживаться до полудня тут никак нельзя. И даже если меньше, чем до полудня. Нисколько не можем задерживаться.
— Это уж точно. — Остатки сна схлынули, будто выбитые пощёчиной. Вот так новость!
— Ты вот мне что скажи — демоны могли его утащить без следов и шума?
— Теоретически всё возможно.
— Как возможно?
— Теоретически. Ну, в смысле, что всякое случается. Демоны могли расправиться с жертвой и почти бескровно, то есть оставить очень незначительные следы. А дозорный не мог заблудиться? В темноте, а потом в тумане…
На меня взглянули с таким негодованием, что я испугался — фиг его знает, за что у военных следует вызов на дуэль. Сколько здесь живу, а до конца так и не разобрался.
— Ты б ещё спросил, не засиделся ли он в трактире.
— Ну, извини.
— Буди её светлость, и выступаем. Дурной знак, очень дурной. Как бы не обернулась бедой её предусмотрительность…
Я подумал о том же, причём отнюдь не в разрезе «я же говорил». Скорее, в «надо было настоять на своём». Впрочем, у меня не было уверенности, что мой вариант оказался бы намного безопаснее. Теперь уже не было.