Энак отдает приказы и учит меня парусному искусству иншади, заставляя работать все усерднее и прилежней, когда его тело начинает подводить его. Он дает мне строгие инструкции о том, как починить сломанный грот. Показывает мне, как читать ветер и убирать паруса. Объясняет про узлы и как их завязывать. Учит меня, как слушать ветер и управлять кораблем с помощью штурвала.
Он показывает мне, как ориентироваться по карте сверкающего ночного неба.
Мы идем вдоль берега, пока густые зеленые джунгли не сменяются широкими плоскими равнинами, покрытыми серым гравием цвета кости. На этих равнинах не растет ни единой травинки. Единственными признаками жизни являются корявые деревья, цепляющиеся за берега широких, извилистых рек, которые разливают свою кристально чистую воду в голубые отмели океана.
Чем дальше мы продвигаемся, тем слабее становится Энак. Его походка начинает замедляться. Дрожь в его руках так сильна, что он больше не может держать веревку, чашку или даже простую ложку.
По вечерам я готовлю для него и кормлю.
И хотя Энак большой, стойкий мужчина, который старается этого не показывать, он явно страдает от боли.
Последние три дня меня разрывало на части.
Инструкции Кайма ясны, и я понимаю причины, стоящие за ними, но это было уже слишком.
Кайм безжалостен. Жизнь сделала его похожим на холодное стальное лезвие.
Но я не такая.
Многое поставлено на карту, но мне это совсем не нравится.
На четвертое утро я нахожу Энака, стоящего на носу корабля и смотрящего на спокойную, блестящую воду. Ветер дует нам в спину, принося с гор намек на зиму.
— Недолго осталось, — грохочет он. Его руки сложены за спиной. Он крепко сжимает запястье, пытаясь унять дрожь. — Еще день и ночь, и мы будем в пределах видимости мыса. — Он стоит спиной, но каким-то образом чувствует мое присутствие еще до того, как я оказываюсь на полпути. Странный холодок пробегает по мне. Иногда, очень редко, интуиция целителя-полуиншади дает мне ощущение потусторонности.
Немного похоже на Кайма, только чуждость Кайма в тысячу раз сильнее.
Боги, я скучаю по нему. И ничего не могу сделать, чтобы спасти его, и это заставляет меня чувствовать себя такой чертовски беспомощной.
Я просто должна доверять ему.
Когда подхожу к Энаку, «Неккури» ударяется о большую волну, обдавая нас брызгами холодной соленой воды. Удар заставляет Энака потерять равновесие. Когда он падает вперед, я хватаю его за руку и тяну назад, дико кренясь по скользкой деревянной палубе, чтобы спасти его от падения за борт.
Мы оба с глухим стуком приземляемся на задницы. Корабль раскачивается вверх и вниз. Энак тяжело дышит.
Он яростно ругается на иншади. Я вытираю морскую воду с глаз и изучаю здоровяка.
Его гордые черты лица стали изможденными и осунувшимися.
У него темные круги под глазами.
Великолепные вьющиеся волосы спутаны, сбитые и тусклые.
Его жизненные силы иссякли.
Странные отметины на его лице — его энкари — выцвели из темно-красного до тускло-серого.
Впервые с тех пор, как мы покинули Побережье Костей, он выглядит совершенно побежденным.
Я больше не могу этого делать.
Этот человек помог мне без жалоб и горечи. Я не могу позволить ему больше страдать, каким бы логичным это ни было.
У Кайма свои методы.
У меня свои.
— М-мои ноги отнялись, — хрипло говорит он.
— Тогда я затащу тебя внутрь. — Я вскакиваю на ноги и встаю позади него. Подхватываю его руками под мышки и начинаю тянуть, кряхтя от напряжения. Он крупный мужчина и тяжелый. — Давай, Энак. Мне нужно, чтобы ты использовал все силы, которые у тебя остались. Помоги мне.
— Я постараюсь. — Он корчится на палубе, и каким-то образом, с помощью моего рывка и его толчков, нам удается затащить его внутрь. — Я чувствую себя умирающим болотным угрем, — ворчит он, когда я тащу его мимо дверного проема. Ветер помогает захлопнуть за нами дверь.
— Это ненадолго, — успокаиваю я его. — Скажи мне, где я могу найти следующее: лепесток ледяного цветка, кристаллы из рога мармока и молоко паука черной вдовы.
Энак издает недоверчивый смешок. — Ты просишь у меня три самые редкие и дорогие вещи в истории целительства.
— Ты хочешь избавиться от этого паралича или нет? — Я начинаю терять терпение.
Черты лица Энака смягчаются, когда он начинает понимать. — Ах. Знаешь, ассасину повезло, что у него есть ты. Ты слишком чиста для него.
— Не суди о цветке по его лепесткам, — ворчу я. — Я выбрала Кайма. Сделала бы я это, если бы была кем-то вроде добродетельной святой?