Остро ощущаю настойчивую пульсацию его члена.
Всемогущие боги, этот мужчина…
— Тебе лучше не медлить, — прошептала я, нежно дразня его. — Потому что за каждый день опоздания я заставлю тебя умолять о моей благосклонности тысячу раз.
— Этого не случится, — отвечает он, глядя прямо сквозь меня на темный туманный лес за окном. — Я не опоздаю и никогда не стану умолять. Это случится с тобой, когда заставлю тебя кончить так сильно, что ты не вспомнишь имени ни одного другого мужчины, кроме моего.
Милая Селиз, коварный мужчина. На мгновение я теряю дар речи. У него есть способность иногда говорить самые поразительные вещи.
Тепло расцветает в моей груди. Заставить меня умолять? Так оно и есть, мой милый мужчина. Вслух я хихикаю. — Не будь слишком самоуверенным, Каймениэль. То, что вдруг обнаружил, что ты полубог, еще не значит, что можешь делать все, что…
— Я так хочу тебя трахнуть, — рычит он, и во мне вспыхивает огонь чистого желания.
— О боги, Кайм… — Я тянусь к нему, но больше не могу его коснуться. Могу только пройти сквозь него.
Он исчезает.
Просыпается…
И мир снова застынет…
К черту Крогена и Триза с их мидрианским высокомерием, считающих себя единственными достойными созданиями на этой земле.
Думающих, что они могут растоптать меня и мой народ.
Когда я здесь, с Каймом, они не могут меня тронуть.
В моем разуме, в моем сердце, они, черт возьми, не могут ко мне прикоснуться.
Они ничего не могут сделать.
— Просто жди, Амали, — шепчет Кайм, его голос восхитительно темный и опасный. — Жди меня. Все будет хорошо. Я обещаю.
Глава 32
Кайм
Наконец, я выхожу на широкую пыльную дорогу, которую называют Имперским шоссе. Оно только одно, тянется от южного порта Лайгол до Даймары, а затем до самого леса Комори на севере.
Я бегу по покрытым инеем грязным колеям, пропуская повозки торговцев, одиноких пеших путешественников и время от времени небольшой взвод солдат, пробирающихся по грязи. Несколько раз натыкаюсь на большой военный караван, в котором много солдат на лошадях и большие боевые пушки, запряженные в телеги. Наряду с большими боевыми конями, батальоны бедных пехотных болванов прокладывают свой путь пешком, выражение их лиц напряженное и жалкое.
Я прохожу мимо них всех, безмолвный призрак в ночи.
С этого момента и до того, как я спасу Амали, отдыха больше не будет. По моим подсчетам, прошло уже несколько полумесяцев с тех пор, как я начал свой поход от Черной горы. Учитывая все остановки, которые я делал, учитывая, как время течет даже тогда, когда сдерживаю его — а когда устаю, оно, кажется, идет немного быстрее — полагаю, что в мире Амали прошло несколько дней.
Не думаю, что смогу больше заснуть, как бы ни старался. С тех пор как она в последний раз посетила меня во сне, похоть пылает во мне, как лесной пожар.
Я не могу перестать думать о ней.
Она поглотила меня целиком.
Я совершенно одержим. Возможно, это неправильно, но меня это не волнует.
И мидрианские глупцы, которые держат ее взаперти; те, кто ненавидит ее с такой страстью только потому, что она — некто, кого они не понимают…
Что ж, они действительно ничего не понимают.
В моем мире все будет по-другому.
С меня хватит.
Многие из них умрут, очень скоро.
А вся остальная чертова Мидрианская империя склонится перед моей волей.
Наконец-то, мой отец освободил мою силу, и я намерен ее использовать.
Глава 33
Амали
Внезапно судно останавливается. Мужчины кричат над палубой. Тяжелые шаги раздаются надо мной. Пронзительные свистки проникают сквозь холодные деревянные стены.
И после нескольких дней пребывания в этой вонючей каюте за мной наконец пришли.
Голоса гулко разносятся по проходу.
Ключ скрежещет в замке.
Дверь с грохотом открывается.
— Вставай, женщина. Пора уходить. Зубы Элара, от тебя воняет дерьмом. Мы устроим тебе на выходе чертовскую мойку.
Неуверенно поднимаюсь на ноги, с ненавистью глядя на своих похитителей, хотя втайне радуюсь перспективе помыться.
Меня ведут в холодный коридор, по узким проходам, по скрипучей лестнице и на палубу, где яркий солнечный свет заливает мои глаза, на мгновение ослепляя.
Спотыкаясь, иду вперед, подгоняемая тяжелой рукой за спиной. Внезапно руки обхватывают меня со всех сторон, удерживая, пока срывают с моего тела рубашку из грубой ткани.