Слесарь придвинулся и тихо ответил:
— Для вас — просто Кеша.
Клара без сомнений вышла за пределы дозволенной магии, но здесь об этом даже не думалось. От силы могуто-камня ее распирало так, как никогда прежде. Она чувствовала, что ее собственные границы расширяются, будто профессор изменил свойства могуто-камня и перенастроил его. А может, перенастроил её, Клару?
Своим осязанием она вышла за границы холла, проникла в смежные помещения, охватила второй этаж. Она пропитывалась роскошной и холодной атмосферой — нет жизни в этом пышущем деньгами доме, мечты здесь оседают тяжёлым чёрным туманом, не плещется радость, а счастье никогда сюда не заглядывало. Мрак и смертная тоска. Хуже, чем в могиле Кравцова.
«Хватит! Больше не могу!» — она махнула рукой с зажатым в ней могуто-камнем. В воздухе огненным росчерком повисла формула из букв.
— Сомнус![1] — отчётливо и громко произнесла она, вкладывая в это слово накопленный за жизнь протест против всего, что олицетворял Шляйфмен.
— Сомнус! — надежда и жажда изменений.
— Сомнус! — твёрдо запечатала она накладываемую магию и прислушалась.
Приглушённые голоса в гостиной стихли.
— Какая вы жаркая, фройлян, — прошептал слесарь отодвигаясь. — Я аж вспотел.
— Это защитное поле, Кеша. Старайтесь не покидать его.
Они поднялись на второй этаж.
Найти Гошу не составило труда. Они находились в спальне, из приоткрытой двери коридор освещала полоска света.
Заклятие сна застало Шляйфмена у одной из картин, которую он снял с гвоздя, да так и заснул в обнимку с ней, усевшись на пол и опустив голову на позолоченную раму.
Гоша сидела в кресле, уронив голову на грудь. Под сводами высокого потолка с лепниной разливался руладами её храп. Клара с облегчением выдохнула: «Ах, как хорошо она храпит!»
— Фройлян, можно я… воздам… этому… — услышала она хриплый от гнева голос Иннокентия.
Клара открыла крышку на карманных часах.
«Семнадцать минут!» — тут же пророкотали они тихонько профессорским баском.
— Сейф важней, Кеша. Займитесь им. А этого… Оставьте нам с Гошей.
Она подошла к подруге, погладила по волосам, взяла её руку обеими ладонями. На среднем пальце Гоши она увидела кольцо с огромным камнем сапфира, которого раньше не было.
— Сургит![2] — тихо произнесла она.
Гоша перестала храпеть, сжала её пальцы и открыла глаза. Сонно улыбнулась, зевнула, потянулась, хрустнув суставами и оглянулась.
— Подумала, что мне всё приснилось.
— Он не… не причинил тебе вреда?
— Он?! Нет. С чего вдруг?
— Профессор, — голос Клары дрогнул. — Это он… он убил его.
Гоша помрачнела.
— «Мне надо отлучиться по одному дельцу, крошка», — передразнила она Шляйфмена. — Так вот куда ты «отлучался»!.. Впрочем, я за это время осмотрела весь дом. Если книга и здесь, то она может быть только в сейфе. Вы, кстати, рановато. Он, как видишь, сам уже его открывал. Пара минут и не пришлось бы мучатся с замком.
— Ничего, фройлян. Я повидал разные замки на своём веку. Этот не самый сложный.
Клара увидела, как Гоша задорно ей подмигнула.
— А какой для вас сложный, Кеша? — ей впервые пришла в голову мысль, что этот человек, такой надежный и сильный, может быть совсем не тем, кем кажется. Иначе с чего бы он умел вскрывать замки?
— Там, где есть магия, фройлян. Тогда приходится брать с собой того, кто умеет с ней управляться. Вот как вы, например. На такое не каждый отважится, так что моё вам почтение.
Клару покоробило. За кого он вообще ее принимает? Раздался металлический щелчок. Слесарь открыл дверцу и присвистнул.
— Сокровищница!
Груда самоцветных камней без огранки размером с куриное яйцо.
— Это же могуто-камни! — восхищенно воскликнула Клара. — Да так много! На черном рынке они будут стоить столько, что нам можно больше не думать о таюнах всю оставшуюся жизнь.
— А вот и книга! — Гоша с видом победителя вытащила знакомую уже Кларе по обложке «Философию», пахнущую свежей типографской краской, и удовлетворённо вздохнула. Глаза ее светились, и Клара вдруг подумала, что впервые в жизни видит Гошу по-настоящему счастливой. Наверное, все стоило того.
— Восемь минут до старта! — проговорили часы.
— Берём всё! — решительно сказала она. — Только быстрей.
— Что это? Часы?
— Да. — Клара протянула было часы Гоше, но передумала давать их в руки и просто показала.
Профессор отдал их ей, они до сих пор хранили его тепло. Это была как бы частичка его самого, память. И несмотря на то, что Кравцов для Гоши был кумиром и чуть ли не Богом, ей, Кларе, он тоже стал дорог, ещё и потому, что когда-то был дорог бабушке. Она зажала часы в кулаке и сказала: