Клара познакомила их с Кауфманом, и рассказала о его предложении, промолчав о тех ужасных минутах, когда Кауфманом вырывал страницы из книги. И молилась, чтобы наблюдательная Гоша не спросила ее: “А что это за листы такие везде валяются, а, Кларисса?” Но Гоше было не до то них.
— Не нравится мне этот хмырь, — говорила она вполголоса, а Клара шикала на нее, чтобы не дай бог Кауфман не услышал.
— Мне тоже, — шептала она в ответ. — Но профессор тоже вспомнил о своем исследовании, и напоследок сказал мне, что не надо делить людей на ахногенов и бурлаков. Потому что ахно-энергия есть у всех. И кстати, — добавила она, как ей казалось, убийственный аргумент, — разве ты не к этому стремилась? Кроме того, чтобы вернуться, нам нужна ахно-энергия. Могуто-камень заряжается, но очень медленно. И я как-то, тоже… Не чувствую в себе сил.
— Фройлян права, — прогудел слесарь в поддержку Клары, и она одарила его благодарным взглядом, — впервые в жизни она почувствовала себя победительницей в споре с Гошей. — Но лучше пойти мне.
Гоша закусила губу.
— Нет, Иннокентий. Если что-то пойдет не так, мы с Клариссой вдвоем можем не справиться. Посмотри на этого чудика, кажется, у него не все дома… Начнем с меня. Если все получится — тогда ты.
— Добре, фройлян. Я подстрахую. Встану сзади, и если что пойдет не так, то… — он вдавил кулак одной руки в ладонь другой.
— Да… Но как он будет это делать?
Как он будет это делать, Отто Кауфман так и не сказал. Только твердил, что все будет наилучшим образом, не извольте беспокоиться.
Он усадил Гошу в то самое жуткое кресло, надел ей на лоб обруч, от которого тянулось множество разноцветных проводов — вот для чего он был нужен! — пристегнул ремешками руки и ноги вложил ей в руку могуто-камень, к которому тоже прицепил проводок, теряющийся в общей куче за спинкой кресла. Он носился между коробов и установок, нажимал какие-то кнопки, подкручивал ручки. На лбу у него появилась испарина, улыбка с лица сошла, и оно теперь выглядело напряженно, а лицо подергивалось все чаще. И чем дольше это длилось, тем больше Клара тревожилась. Гоша, опутанная проводами, выглядела совершенно беспомощной, и только Иннокентий, с мрачным видом наблюдающий за приготовлениями Кауфмана, немного успокаивал своим грозным видом.
Когда Кауфман сел рядом на табуретку и надел себе на голову такой же обруч, опустил вниз большой рычаг, Клара вдруг поняла, что собственноручно обрекла Гошу на эксперимент, природу которого никто из них не понимает, и неизвестно чем все это может закончиться. Шкафы загудели и заморгали лампочками, а провода на голове Гоши вдруг заискрили и покрылись короткими молниями. Гоша задрожала, сначала мелко, а потом все сильней и сильней, пока руки и ноги ее, пристегнуты к креслу, не стали трястись.
— Стой! — закричала она, и бросилась к Гоше, но Кауфман выставил руки вперед и крикнул:
— Нельзя! Ни в коем случае нельзя! Это убьет ее!
— Кеша! Остановите!
Иннокентий одной рукой схватил за шкирку Кауфмана, другой сорвал с него обруч и поднял рычаг назад. Короба и установки взвыли так, что Клара зажала уши руками — казалось мозг лопнет от этого воя, — а потом взорвался сначала один шкаф, затем второй, изрыгая из-под железной обшивки клубы едкого дыма, который мгновенно окутал все помещение. Гошу выгнуло в кресле, изо рта у нее пошла пена. Камень вывалился из ослабевшей руки и упал к ногам Клары. Она схватила его и почувствовала в нем неимоверную мощь. Стрелки на часах пришли в движение и побежали вперед все сразу с сумасшедшей скоростью.
Иннокентий, бросив Кауфмана, шатаясь и страшно кашляя, сделал шаг к Гоше.
— Нельзя! Не трогай! — кричал Кауфман.
Он пополз за ним, обхватил двумя руками его ногу и повис на ней, пытаясь задержать. Слесарь пнул его, как шавку, и сделал еще шаг, оказавшись совсем рядом с Кларой. Ее закружило в водовороте.
— Пять секунд, — провопили часы.
Теряя равновесие и сознание, она успела протянуть руку к слесарю и схватиться за него. Перед тем, как вихрь закрутил их, она увидела, как в замедленной съемке, Кауфмана в клубах дыма с толстым проводом в руках. Дико хохоча, он закричал:
— Оно существует! Остаточное электричество существует! Будьте вы прокляты, ахногены! Вы еще попомните меня!
Он поднял над головой кусок толстого провода, искрящего на концах, и изо всех сил кинул в них. Гибкая змея взвилась, описала дугу и ударилась в спину слесаря. Иннокентия выгнуло, волосы встали дыбом, рубашка треснула по швам, а пуговицы отлетели. Он сказал одно, очень неприличное слово, и крепко обнял Клару. Солнечный вихрь подхватил их и закружил, рассыпая вокруг снопы искр.