— Да уж, собаки — они такие... — задумчиво протянул Павел. — Для девочки очень важна эта встреча. Вы же видели, что произошло, когда мы попытались его увести. Девочка ни на секунду не могла выпустить его из объятий.
— Вы правы, Павел. Однако обращаю ваше внимание на то, что в интернате собаки запрещены. У нас и для детей-то мест не всегда хватает. После этой ужасной войны.
— Есть ли хоть какая-то возможность для них…
— Иногда видеться? — закончил за Павла мужчина в галстуке. — Конечно. Девочке уже исполнилось восемь, и детям такого возраста мы обычно разрешаем видеться с родственниками, если ребёнок сам об этом просит.
— Но я не знаю эту девочку. Я хочу сказать, я не знал её раньше, до сегодняшнего дня.
— Да, я понимаю. Но самое главное — это сама девочка и, с вашего позволения, эта собака, — сказал долговязый мужчина. — Если она будет рядом со своим питомцем, то быстрее восстановит силы и вернётся к нормальной жизни. Поверьте мне, этому ребенку многое пришлось пережить. Если захотите забирать её на выходные, мы не станем вам мешать.
— Отлично! — радостно воскликнул Павел и посмотрел на меня.
— Извините, я должен задать несколько личных вопросов, — продолжил мужчина. — Есть ли у вас работа? В каких условиях вы проживаете? Прежде чем отдать вам девочку, мы должны удостовериться в её безопасности.
— Да, у меня есть работа. Я живу недалеко отсюда. С этой собакой нас связывают особые отношения. История длинная, но мне хотелось бы вам её рассказать.
Они говорили, говорили и говорили. А потом худой человек в галстуке вдруг присел рядом со мной и сказал мне:
— Твоя девочка тоже многое перенесла. Вы нужны друг другу.
И когда он говорил, глаза у него были влажные.
Иногда люди не хотят плакать по-настоящему и плачут только наполовину.
Каждое воскресенье Мария заезжала за нами, и мы вчетвером отправлялись в интернат. Я и Мята были чистые, причёсанные и, конечно, на поводках. Мы забирали Янинку из интерната и проводили весь день вместе. Зимой мы садились на поезд и ехали к замёрзшему озеру кататься по льду. У Янинки были коньки, а мы с Мятой отталкивались ото льда когтями и скользили на четырёх лапах. Весной мы стали ездить в деревню. Я быстро понял: бегать, прыгать, бросаться шишками, валяться на земле — всё это было Янинке ещё нужнее, чем нам. Когда шёл дождь, мы оставались дома. Люди втроём стряпали на кухне, а потом Янинка и Павел вместе играли на пианино.
Я легко догадался, в какие дни мы ездим к Янинке. Даже не нужно было, чтобы Павел мне об этом сообщал. В каждый из таких дней я вставал пораньше и выбегал на улицу, в нетерпении вынюхивая Марию издалека, виляя хвостом и лая от счастья.
Но несмотря на счастливые моменты, я очень грустил. Думаю, Павел даже не догадывался об этом. Одна только Мята понимала меня. Я страдал оттого, что никому не мог рассказать: Мирек жив, я видел его, и хотя во время бомбёжки ему было всего три года, он узнал меня и помнил моё имя...
А что если, когда мы с Янинкой будем бегать между деревьями, я вдруг остановлюсь и начну скулить? Поймёт ли она, о чём я хочу рассказать?
Когда опять наступили жаркие дни, мы с Павлом снова пошли в кабинет к долговязому мужчине. На этот раз я разглядел его тонкие уши, будто крылья бабочки. На шее у мужчины опять был галстук.
— Ну что же, Павел, мы получили ваше письмо, — произнёс он, подняв взгляд от чернильницы на своём столе.
— И? — чуть приподнялся со стула Павел.
— К сожалению, законы нашей страны не позволяют усыновление неженатым мужчинам. Возможно, это несправедливо, и я с этим не согласен, но я не в силах ничего изменить. Ведь у вас нет семьи…
— Да, я не женат.
— Вот видите, в этом вся проблема. В остальном, должен вам сказать, мы узнали вас с лучшей стороны и не стали бы препятствовать. Мы видим, что между вами и девочкой сложились замечательные отношения. И дело даже не в том, что теперь она счастлива. Ко всему прочему (и я не знаю, как вы этого добились), она стала всерьёз интересоваться музыкой. Вы точно маляр?
— Сейчас да. Но я умею играть на пианино. И девочке это нравится.
Я не всегда понимаю человеческий язык, но умею читать по лицам. Сначала я подумал, что тот худой мужчина сообщил Павлу какие-то нерадостные новости. Но пока мы с Павлом спускались по лестнице к выходу, он был какой-то слишком довольный, улыбался и гладил меня. А потом, на улице, он шёл так, как ходят очень счастливые люди.