было и думать. Поэтому я написал свою речь, вышел на трибуну, но прочесть ее
не смог. В глазах помутилось, я задрожал, хотя вся речь уместилась на одной
странице. Пришлось Мазмудару прочесть ее вместо меня. Его собственное
выступление было, разумеется, блестящим и встречено аплодисментами. Мне было
стыдно за себя, а на душе тяжело от сознания своей бездарности.
Последнюю попытку выступить публично я предпринял накануне отъезда из
Англии. Но и на этот раз я оказался в смешном положении. Я пригласил своих
друзей-вегетарианцев на обед в ресторан Холборн, о котором уже упоминал в
предыдущих главах. "Вегетарианский обед, - подумал я, - как правило, устраивают в вегетарианских ресторанах. Но почему бы его не устроить в
обычном ресторане?" Я договорился с управляющим ресторана Холборн о том, что
будут приготовлены исключительно вегетарианские блюда. Вегетарианцы были в
восторге от такого эксперимента. Любой обед предназначен для того, чтобы
доставлять удовольствие, но Запад превратил это в своего рода искусство.
Вокруг обедов поднимается большая шумиха, они сопровождаются музыкой и
речами. Небольшой званый обед, устроенный мною, в этом отношении не
отличался от остальных. Следовательно, на обеде должны были быть произнесены
речи. Я поднялся, когда наступила моя очередь говорить. Я тщательно заранее
подготовил речь, состоявшую всего из нескольких фраз, но смог произнести
лишь первую. Я как-то читал о том, что Аддисон, впервые выступая в палате
общин, три раза повторял: "Я представляю себе...", и когда он не смог
продолжить, какой-то шутник встал и сказал: "Джентльмен зачал трижды, но
ничего не родил" (*). Я хотел произнести шутливую речь, обыграв этот
анекдот, и начал выступление с этой фразы, но тут же замолк. Память
совершенно изменила мне, и, пытаясь сказать шутливую речь, я сам попал в
смешное положение.
(* Игра слов: "to conceive" - "представлять себе" и "зачать". *)
- Благодарю вас, джентльмены, за то, что вы приняли мое приглашение, -
отрывисто проговорил я и сел.
И только в Южной Африке я поборол свою робость, хотя еще и не
окончательно. Я совершенно не мог говорить экспромтом. Каждый раз, когда
передо мной была незнакомая аудитория, я испытывал сомнения и всячески
старался избежать выступлений. Даже теперь, мне кажется, я не смог бы
занимать друзей пустой болтовней.
Должен заметить, что моя застенчивость не причиняла мне никакого вреда, кроме того, что надо мной иногда подсмеивались друзья. А иногда и наоборот: я извлекал пользу из этого. Моя нерешительность в разговоре, раньше
огорчавшая меня, теперь доставляет мне удовольствие. Ее величайшее
достоинство состояло в том, что она научила меня экономить слова. Я привык
кратко формулировать свои мысли. Теперь я могу выдать себе свидетельство о
том, что бессмысленное слово вряд ли сорвется у меня с языка или с пера. Я
не припомню, чтобы когда-либо сожалел о сказанном или написанном. Благодаря
этому я оградил себя от многих неудач и излишней траты времени. Опыт
подсказал мне, что молчание - один из признаков духовной дисциплины
приверженца истины. Склонность к преувеличению, замалчиванию или искажению
истины, сознательно или бессознательно, - естественная слабость человека, молчание же необходимо для того, чтобы побороть эту слабость. Речь человека
немногословного вряд ли будет лишена смысла: ведь он взвешивает каждое
слово. Очень многие люди не воздержанны в речи. Не было еще ни одного
собрания, на котором председателя не осаждали бы записочками с просьбами
предоставить слово. А когда такая просьба удовлетворяется, оратор обычно
превышает регламент, просит дополнительное время, а иногда продолжает
говорить и без разрешения. Подобные выступления вряд ли приносят пользу
миру. Это, как правило, пустая трата времени. Моя застенчивость, в
действительности, - мой щит и прикрытие. Она дает мне возможность расти. Она
помогает мне распознавать истину.
XIX. ЗАРАЗА ЛЖИ
Сорок лет назад (*) в Англии было сравнительно мало студентов-индийцев. Те
из них, кто был женат, обычно скрывали это. Учащиеся школ и студенты
колледжей в Англии - холостяки, так как считается, что ученье невозможно
совместить с жизнью женатого человека. В доброе старое время и у нас
существовала такая же традиция - учащийся обязательно был брахмачария. А
сейчас заключаются браки между детьми, что совершенно немыслимо в Англии.
Поэтому индийские студенты стеснялись признаваться, что они женаты. Была и
другая причина для притворства. Если бы стало известно, что они женаты, то в
семьях, в которых они жили, им нельзя было бы флиртовать. Флирт этот был
более или менее невинным. Родители даже поощряли его, и такого рода общение
между молодыми мужчинами и женщинами, пожалуй, необходимо в Англии, так как
здесь каждый молодой человек сам выбирает себе супругу. Однако когда
индийские юноши, приехавшие в Англию, втягивались в эти взаимоотношения, совершенно естественные для английской молодежи, результат часто оказывался
для них плачевным. Я видел, как наши юноши, подвергаясь соблазну, избирали
жизнь, полную лжи, ради приятельских отношений, которые для английской
молодежи были вполне невинны, но совершенно нежелательны для нашей. Я также
не избежал этого вредного влияния. Без всяких колебаний я выдал себя за
холостого, хотя имел жену и сына. Однако счастливее от такого притворства я
не стал. Только скрытность и молчаливость не позволяли мне зайти слишком
далеко. Если бы я не скрыл, что женат, ни одна девушка не стала бы со мной
разговаривать и никуда не пошла бы со мной.
(* Автор имеет в виду 80-е годы прошлого века. *)
Трусостью я отличался не меньшей, чем скрытностью. В семьях, подобно той, в которой я стал жить в Вентноре, существовал обычай, чтобы дочь хозяйки
приглашала на прогулку жильцов. Однажды дочь моей хозяйки пригласила меня на
прогулку по живописным холмам в окрестностях Вентнора. Я был неплохой ходок, но спутница моя ходила быстрее меня. Она тащила меня за собой, без умолку
болтая всю дорогу. В ответ я только лепетал "да" или "нет" и в лучшем случае
"да, очень красиво". Она летела вперед, как птица, а я, идя сзади, все
думал, когда же мы вернемся домой. Наконец, мы взобрались на вершину холма.
Но как теперь спуститься? Прыткая двадцатипятилетняя леди, несмотря на
высокие каблуки, стрелой помчалась вниз, а я позорно пополз за нею. Она
стояла внизу и, улыбаясь, подбадривала меня и предлагала прийти на помощь.
Как я мог быть таким трусливым? Наконец, с огромным трудом, иногда на
четвереньках, я сполз вниз. Она весело приветствовала меня возгласом
"браво!" и стыдила, как только могла.
Но не всегда мне удавалось остаться невредимым. Ибо бог хотел избавить
меня от заразы лжи. Однажды я отправился в Брайтон, в такой же курортный
городок, как и Вентнор. Это случилось еще до поездки в Вентнор. Здесь в
отеле я познакомился с пожилой женщиной, вдовой, располагавшей небольшими
средствами. То был первый год моего пребывания в Англии. Меню в столовой
было написано по-французски, и я ничего не мог понять. Я сел за столик
вместе с пожилой дамой. Она догадалась, что я иностранец и ничего не
понимаю, и тотчас пришла мне на помощь.
- Вы, должно быть, иностранец и не знаете, что делать? - спросила она. -
Почему вы ничего не заказали?
Когда она ко мне обратилась, я просматривал меню и собирался расспросить
официанта о блюдах. Я поблагодарил ее и, объяснив свои затруднения, сказал, что не знаю, какие блюда здесь вегетарианские, так как не понимаю