Другие посетители суда составляли мне в этом отношении компанию, облегчая
тем самым бремя моего стыда. Скоро я утратил всякое чувство стыда, поняв, что дремать в Верховном суде - признак хорошего тона.
Если в Бомбее и теперь есть такие адвокаты без практики, каким был я, мне
хотелось бы дать им маленький практический совет. Я жил в Гиргауме, но почти
никогда не пользовался экипажем и не ездил на трамвае. Я взял себе за
правило ходить в суд пешком. На это уходило целых 45 минут, и, конечно, домой я тоже неизменно возвращался пешком. Я приучил себя к солнцепеку, кроме того, прогулки эти сберегали мне порядочную сумму денег. И в то время
как многие мои друзья в Бомбее нередко хворали, я не помню, чтобы хоть раз
заболел. И даже когда я начал зарабатывать, привычка ходить пешком в контору
и обратно у меня сохранилась. Благие последствия этой привычки я ощущаю до
сих пор.
IV. ПЕРВЫЙ УДАР
С чувством разочарования покинул я Бомбей и переехал в Раджкот, где открыл
собственную контору. Устроился я сравнительно неплохо. Составлением
заявлений и прошений я зарабатывал в среднем до 300 рупий в месяц. Работу
эту я получал скорее благодаря связям, чем своим способностям. Компаньон
брата имел постоянную практику. Все бумаги, которым он придавал серьезное
значение, он направлял известным адвокатам, на мою же долю падало
составление заявлений для бедных клиентов.
Должен признаться, что мне пришлось отступиться от правила не платить
комиссионных, которое столь щепетильно я соблюдал в Бомбее. Мне сказали, что
условия здесь совсем иные, чем в Бомбее: там надо было платить за комиссию
посреднику, здесь - вакилу, который поручал вести дело. Подчеркивали, что
здесь, как и в Бомбее, все адвокаты без исключения отдают часть своего
гонорара в виде комиссионных. Но самыми убедительными оказались для меня
доводы брата. "Ты видишь, - сказал он, - я работаю в доле с другим вакилом.
Я всегда буду стараться передавать тебе все наши дела, которые ты сумеешь
вести, но если ты откажешься платить комиссионные моему компаньону, то
поставишь меня в затруднительное положение. У нас с тобой общее хозяйство, и
твой гонорар поступает в общий котел; таким образом, я автоматически получаю
свою долю. Ну, а как же быть с компаньоном? Ведь если бы он передал дело
другому адвокату, то, безусловно, получил бы от него комиссионные". Этот
аргумент был неопровержим. Я чувствовал, что если займусь адвокатской
практикой, то мне нельзя будет в подобных случаях настаивать на своем
принципе - не давать комиссионных. Так я убеждал или, скажем прямо, обманывал себя. Должен, впрочем, добавить, что не припомню случая, чтобы я
платил комиссионные по какому-либо другому делу.
Работая таким образом, я начал понемногу сводить концы с концами, но
примерно в это же время я получил и первый в жизни удар. Я слышал, что
представляют собой британские чиновники, но ни разу не сталкивался с ними.
До восшествия на престол Порбандара покойного ранасахиба брат был его
секретарем и советником. С тех пор над ним тяготело обвинение, что, пребывая
в этой должности, он как-то подал неправильный совет. Дело поступило к
политическому агенту, который был настроен против моего брата. В бытность
свою в Англии я познакомился с этим чиновником, и он относился ко мне весьма
дружелюбно. Брату хотелось, чтобы, воспользовавшись этим знакомством, я
замолвил за него словечко и постарался рассеять предубеждение политического
агента. Мне это было не по душе. Я считал, что не следует пытаться
использовать мимолетное знакомство. Если брат действительно виноват, то я
ничего изменить не смогу. Если же он невиновен, то должен подать прошение в
обычном порядке и, будучи уверен в своей невиновности, ожидать результатов.
Брагу рассуждения мои, однако, не понравились.
- Ты не знаешь Катхиавара, - сказал он. - Ты еще не знаешь жизни. Здесь
имеет значение только протекция. Тебе как брату нехорошо уклоняться от
исполнения своего долга, если ты можешь замолвить за меня словечко перед
знакомым чиновником.
Я не смог отказать ему и против своей воли пошел к чиновнику. Я знал, что
у меня не было никакого права обращаться к нему, и понимал, что
компрометирую себя. Но я добивался приема и был принят. Я напомнил чиновнику
о нашем прежнем знакомстве, но сразу понял, что Катхиавар - не Англия и что
чиновник в отпуске и чиновник при исполнении служебных обязанностей -
совершенно разные люди. Политический агент вспомнил наше знакомство, но
напоминание об этом, видимо, покоробило его. "Надеюсь, вы пришли сюда не для
того, чтобы злоупотребить этим знакомством, не так ли?" - звучало в его
холодном тоне и, казалось, было написано на лице. Тем не менее я приступил к
изложению своего дела. Сахиб стал проявлять признаки нетерпения.
- Ваш брат интриган. Я не желаю вас больше слушать. У меня нет времени.
Если у вашего брата есть что сказать, пусть действует через соответствующие
инстанции.
Ответ был достаточно ясен и, возможно, заслужен. Но эгоизм слеп. Я
продолжал говорить. Сахиб встал и сказал:
- Теперь идите.
- Но, пожалуйста, выслушайте меня, - сказал я.
Это его еще больше рассердило. Он позвал слугу и приказал меня вывести.
Когда вошел слуга, я все еще медлил, тогда тот взял меня за плечи и вытолкал
за дверь.
Сахиб и его слуга вернулись в дом. Я рвал и метал. Тотчас же я послал
сахибу записку следующего содержания: "Вы оскорбили меня. Ваш слуга по
вашему приказу учинил надо мной насилие. Если вы не извинитесь, мне придется
обратиться в суд".
Слуга тотчас принес ответ: "Вы вели себя нагло. Я просил вас уйти, но вы
не уходили. Мне ничего не оставалось, как приказать слуге вывести вас. Вы не
ушли даже, когда он попросил вас выйти. Поэтому он должен был применить
силу, чтобы выгнать вас. Можете обращаться в суд, если вам угодно".
С этим ответом в кармане, удрученный, я вернулся домой и рассказал брату о
случившемся. Он был огорчен, растерян и не знал, как меня утешить. Он
посоветовался со своими приятелями-вакилами, так как я не знал, как
возбудить дело против сахиба. В это время в Раджкоте случайно находился
Фирузшах Мехта, приехавший из Бомбея по какому-то делу. Но разве мог такой
молодой адвокат, как я, осмелиться пойти к нему? Поэтому все бумаги по этому
делу я переслал ему через вакила, который пригласил его, и просил дать
совет. "Передайте Ганди, - ответил он, - что подобные истории - удел многих
вакилов и адвокатов. Он недавно приехал из Англии и горяч. Он не знает
английских чиновников. Если он не хочет нажить себе неприятностей, пусть
порвет письмо и примирится с оскорблением. Он ничего не выиграет от подачи в
суд на сахиба, а, напротив, очень возможно, погубит себя. Скажите ему, что
он еще не знает жизни".
Совет этот был для меня горек, как отрава, но я все же проглотил его. Я
стерпел обиду, но извлек из всего этого и пользу. "Никогда больше не
поставлю себя в такое ложное положение, никогда не буду пытаться
использовать подобным образом свои знакомства", - решил я и с тех пор ни
разу не отступал от этого правила. Этот удар оказал влияние на всю мою
дальнейшую жизнь.
V. СБОРЫ В ЮЖНУЮ АФРИКУ
Я был, конечно, неправ, что пошел к чиновнику. Но моя ошибка не шла ни в
какое сравнение с его раздражительностью и необузданным гневом. Я не
заслуживал того, чтобы меня выгоняли. Едва ли я отнял у него больше пяти
минут. Ему просто не хватило терпения выслушать меня. Он мог бы вежливо
попросить меня уйти, но власть слишком опьянила его. Позже я узнал, что