остались на борту корабля, а познания не пошли дальше умения передвигать
фигуры.
В Ламу корабль стоял на якоре три-четыре часа, и я сошел на берег, чтобы
осмотреть порт. Капитан также отправился в порт, предупредив меня, что
гавань коварна и что я должен вернуться на корабль без опоздания.
Это было небольшое местечко. Я зашел на почту и очень обрадовался, увидев
там индийских клерков. Мы разговорились. Я увидел также африканцев и
попытался разузнать, как они живут, что меня очень интересовало. На все это
ушло время.
Несколько уже знакомых мне палубных пассажиров тоже сошли на берег, чтобы
приготовить себе еду и спокойно поесть. Когда я встретил их, они уже
собирались вернуться на пароход. Мы все сели в одну лодку. Прилив в гавани
достиг максимума, а лодка была перегружена. Сильное течение не позволяло
удерживать лодку у трапа. Едва она касалась трапа, как течением ее относило
в сторону. Был уже дан первый гудок. Я нервничал. Капитан со своего мостика
наблюдал за нами. Он приказал задержать пароход на пять минут. У судна
появилась еще одна лодка, которую он нанял для меня за десять рупий. Я
пересел в нее. Трап был уже поднят. Поэтому мне пришлось подняться на палубу
по веревке, после чего пароход отплыл. Другие пассажиры лодки остались.
Только теперь я понял предостережение капитана.
После Ламу корабль зашел в Момбасу, а затем в Занзибар. Стоянка здесь была
долгая - восемь - десять дней, а затем мы пересели на другое судно.
Капитан питал ко мне большую симпатию, но она приняла нежелательный
оборот. Он пригласил своего приятеля-англичанина и меня составить ему
компанию во время прогулки, и мы отправились на берег в его лодке. Я не имел
ни малейшего представления о цели прогулки. А капитан и не подозревал, что
за невежда я в таких делах. Сводник повел нас к негритянским женщинам.
Каждого провели в отдельную комнату. Сгорая от стыда, я стоял посреди
комнаты. Одному богу известно, что должна была подумать обо мне несчастная
женщина. Когда капитан окликнул меня, я вышел таким же невинным, каким и
вошел. Он понял это. Сначала мне было очень стыдно, но так как я не мог
думать о случившемся иначе, как с отвращением, то чувство стыда исчезло, и я
благодарил бога, что вид женщины не побудил меня к дурному. Слабость моя
вызвала во мне негодование. Мне было жаль себя за то, что я не нашел
мужества отказаться войти в комнату.
Это было уже третье в моей жизни злоключение такого рода. Должно быть, многие невинные юноши впадали в грех из-за ложного чувства стыда. Я не мог
считать своей заслугой, что вышел неоскверненным. Я заслужил бы уважение, если бы отказался вообще войти в ту комнату. За свое спасение я должен
всецело благодарить всеблагого. Этот случай укрепил еще более мою веру в
бога и до некоторой степени научил преодолевать ложное чувство стыда.
Поскольку мы должны были пробыть в порту неделю, я снял комнаты и, бродя
по городу, увидел много интересного. Уже Малабарское побережье может дать
представление о роскошной растительности Занзибара. Меня поразили гигантские
деревья и размеры плодов.
Следующая стоянка была в Мозамбике, а к концу мая мы прибыли в Наталь.
VII. НЕКОТОРЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Портовым городом провинции Наталь является Дурбан, его называют также
Порт-Наталь. Там и встретил меня Абдулла Шет. Когда пароход подошел к
причалу и на палубу поднялись друзья и знакомые прибывших, я заметил, что с
индийцами обращались не очень почтительно. Я не мог не обратить внимания на
то, что знакомые Абдуллы Шета проявляли в обращении с ним какое-то
пренебрежительное высокомерие. Меня это задело за живое, а Абдулла Шет
привык к этому. На меня смотрели с некоторым любопытством. Одежда выделяла
меня среди прочих индийцев. На мне был сюртук и тюрбан наподобие
бенгальского пагри.
Меня провели в помещение фирмы и показали комнату, отведенную для меня
рядом с кабинетом Абдуллы Шета. Он не понимал меня. Я не мог понять его. Он
прочел письма, которые я привез от его брата, и недоумение его возросло. Он
решил, что брат прислал к нему "белого слона". Моя манера одеваться и образ
жизни поразили его, и он подумал, что я расточителен, как европеец.
Какого-нибудь определенного дела, которое он мог бы мне поручить, не было.
Процесс проходил в Трансваале. Сразу же посылать меня туда не было смысла.
Да он и не знал, в какой степени можно было положиться на мое умение и
честность. Ведь его самого не будет в Претории, чтобы наблюдать за мной. В
Претории находились ответчики, и, насколько ему было известно, они могли
предпринять попытки воздействовать на меня в нежелательном направлении. Но
если мне нельзя делать работу в связи с процессом, то что же мне можно было
поручить, ибо все остальное гораздо лучше меня выполнят его служащие? Если
клерк ошибется, его можно призвать к ответу. Можно ли сделать то же самое в
отношении меня, если мне случится допустить ошибку? Таким образом, если мне
нельзя дать работу в связи с процессом, то от меня вообще не будет никакого
прока.
Абдулла Шет в сущности был неграмотен, но у него был богатый жизненный
опыт. Он обладал острым умом и знал это. Он научился немного говорить
по-английски. И этого было достаточно, чтобы вести все дела: столковаться с
директорами банков и европейскими купцами, а также объяснить свое дело
юрисконсульту. Индийцы очень уважали его. Фирма его была самой крупной или
по крайней мере одной из самых крупных индийских фирм. При всех своих
достоинствах он имел один недостаток - был по натуре подозрителен.
Он с уважением относился к исламу и любил рассуждать о философии ислама.
Не владея арабским языком, он тем не менее прекрасно знал Коран и был хорошо
знаком с исламистской литературой вообще. Примеров он знал великое
множество, и они всегда были у него наготове. Общение с ним дало мне
возможность получить великолепный запас практических сведений об исламе.
Познакомившись ближе, мы стали вести долгие беседы на религиозные темы.
На второй или третий день после моего приезда он повел меня в дурбанский
суд. Здесь он представил меня некоторым лицам и посадил рядом со своим
поверенным. Мировой судья пристально разглядывал меня и, наконец, предложил
снять тюрбан. Я отказался и вышел из здания суда.
- Тот, кто носит мусульманскую одежду, - сказал он, - может оставаться в
тюрбане, все же остальные индийцы при входе в суд как правило должны его
снимать.
Для того чтобы такое тонкое различие было понятно, необходимо остановиться
на некоторых подробностях. За эти два-три дня я понял, что индийцы разделены
на несколько групп. Одна из них, называвшая себя "арабами", состояла из
купцов-мусульман. Другую составляли "индусы". И еще одна группа были
клерки-парсы. Клерки-индусы не примыкали ни к одной из этих групп, если
только не связывали свою судьбу с "арабами". Клерки-парсы называли себя
персами. Эти три группы находились в определенных социальных отношениях друг
с другом. Но наиболее многочисленной была группа законтрактованных или
свободных рабочих-тамилов, телугу и выходцев из Северной Индии.
Законтрактованные рабочие приехали в Наталь по договору и должны были
отработать пять лет. Их называли здесь "гирмитья", от слова "гирмит" -
исковерканное английское "эгримент" (agreement). Первые три группы вступали
с этой группой только в деловые отношения. Англичане называли этих людей
"кули", а так как большинство индийцев принадлежало к трудящемуся классу, то
и всех индийцев стали называть "кули", или "сами". Сами - тамильский