Недолго думая, я объявила Валеру своим женихом — свято место пусто не бывает, как говорится. И Пашка, который серьезный и рассудительный мальчик, вдруг взбунтовался: как это у Юли новый жених? Требует: «Давай снова жениться!» Но я-то не дурочка какая-нибудь, я же помню, что развод — дело серьезное, да и вообще, зачем мне кудрявый Пашка, когда есть почти-муж Валера?
На этот раз во время сон-часа шептала я: «Па-а-аш, Па-а-аш», а тот неубедительно хрюкал, изображая крепкий сон.
Следом Валера был бит. Дважды.
Меня переставили обратно в пару с Пашкой. Посмотрела я на него, на кудрявого, и разревелась. Поставили меня со Светой, а Славин отныне ходил с воспитательницей.
Затем были Новый год и танцы вокруг елочки. В пару мне был поставлен хулиган Славин, который после нашего развода совсем пошел по наклонной: дрался, ругался и обижал девчонок. И хоть болтали мы во время сон-часа все так же по-дружески, танцевать с бывшим женихом мне совсем не хотелось. Однако на этот раз рев не прошел — меня отругали за капризы, и танцевать все-таки пришлось со Славиным.
Оттанцевали мы хорошо, и нас даже похвалили.
— Молодец, Юля, хорошо влияешь на нашего разбойника, — сказала воспитательница. Я возгордилась и решила влиять и дальше.
Про историю с женитьбой я быстро забыла и отныне была воспитательницей хулигана: взяла его под свое крыло. Приглашала в гости, играла с ним в его дурацкие мальчишеские игры, жалела, если упадет или поранится, не давала влезать в драки. В общем, моя игра называлась дочки-матери, которая затянулась до взрослой жизни.
В отличие от меня Пашка про женитьбу не забыл и продолжал всем вещать, что Юля — его невеста. Я воротила от него нос и напоминала, что кудрявый жених мне не нужен. Впрочем, на этот раз уже не отталкивала, потому что дружить с ним было выгодно со всех сторон: он до сих пор был лидером нашей группы, защищал и оберегал меня, помогал, когда было необходимо.
Пашкины родители в то время начинали строить бизнес, и им было совсем не до сына, поэтому тот часто оставался у своего лучшего друга в гостях после садика и иногда на ночь. Лучшим другом была объявлена я, и мы становились все ближе и ближе друг к другу: смотрели вместе мультики, обсуждали марки машин, играли во дворе, ездили на велосипедах, ходили на каток, в походы с моей семьей. В одну из таких вылазок в лес мама неожиданно предала наши выводы и заявила, что из Пашки выйдет хороший жених. Будто забыла, что он кудрявый. Однако я уже так не считала, потому что Пашка — это Пашка. Все равно что Юрка, мой старший брат: дурак-дураком.
Нам стукнуло по семь, зубы начали выпадать, и грянула школа.
На выпускном в детском саду мы попрощались, торжественно пообещав дружить всю жизнь. Славин пошел в дорогой лицей в центр города, а я поступила в обычную общеобразовательную школу около дома. Там я плюнула на свою вечную дружбу и нашла себе подружек менее разбойничьего вида. А вот Пашка, как вскоре выяснилось, ни на что плевать не собирался.
Прошло полгода. Мы иногда по вечерам созванивались, но видеться — не виделись, потому что теперь жили в разных районах города. Вернее, созванивались до звонка его мамы моему отцу. Они тогда сильно поругались по причине того, что я, оказывается, плохо влияю на Пашу и эту глупую дружбу надо прекратить. Отец сильно разозлился, он весь вечер кричал и на мать Пашки, и на него самого. И мне досталось.
Было очень обидно. И за себя, и за папу, и за мою светлую дружбу и чувства по отношению к Пашке. Я не понимала, в чем виновата: в том, что наша семья беднее их, что я хожу в обычную школу, а не в крутой лицей, или что мы с Пашкой так друг к другу привязались?
Тем не менее с этого дня мне запретили отвечать на звонки Славина, да и мне самой не хотелось с ним разговаривать. Я, как и папа, чувствовала себя оскорбленной. Переживала я наш разрыв намного сложнее, чем первый развод. Наверное, потому, что на этот раз было в несколько раз обиднее. Я плакала и ходила грустная и потерянная.
Но прошло еще полгода, на лето я съездила к бабушке в деревню, как следует отдохнула, наигралась с новыми друзьями и подружками и вернулась во второй класс довольная и счастливая, чтобы увидеть во время линейки на первое сентября несущегося ко мне Пашку и вышагивающих следом за ним его лощеную недовольную маму и улыбающегося, начинающего лысеть папу.