Думай о других! Покончи с собой, придурок, но не так, чтобы пострадали посторонние!
Я выписываю на лист бумаги возможные планы уничтожения собственной жизни. Пол в моей спальне завален бумагой. Если мне что-то не нравится, я комкаю листы и швыряю их в сторону не глядя. Передвигаясь от стены к стене, я слышу шуршание у себя под ногами.
Когда список наиболее предпочтительных мероприятий готов, я иду на работу опять. У меня есть время выбрать из него нечто такое, что разорвет вселенную на мелкие кусочки.
У нас в магазине объявлены семипроцентные скидки. Не пятипроцентные, в честь того, что с момента открытия прошло пять лет, а семи. И меня это бесит. Все утро я горю желанием наплевать директору в физиономию, а возможно, расквасить ее, превратить в кусок мяса. Спросить его: «Ты хоть что-нибудь соображаешь, тварь? Что-нибудь соображаешь?» Лучше всего избить директора у всех на глазах. Этого нет в моем списке, и я обдумываю новую идею с удовольствием. Мое тело, действующее отдельно от разума, производит заученные телодвижения. Улыбочка, кивок головы, пять шагов до витрины, девять до кассы, десять до склада.
На семипроцентные скидки слетается больше покупателей, чем на пятипроцентные. Еще одна причина питать ненависть к директору. Они заполняют магазин с самого утра, толпятся, ожидая своей очереди, галдят. Мы с тремя другими продавцами шныряет в этой толпе, словно селедки в стае дельфинов. Мы жутко боимся, что нас сожрут со всеми потрохами. Покупатели превращаются в чудовищ, трогающих тебя руками и языками, каждый из них размером с гору. Трое продавцов бьются с это плотной массой нелюдей, жаждущих обрести кибернетическое существование. Я чувствую гул в голове, давит виски.
– Если будут какие-то проблемы, приходите, – говорю я, заполняя бумаги.
Потом говорю:
– Если возникнут неисправности, приносите блок обратно. Бесплатно починим.
Не знаю, сколько раз я повторяю эти заклинания.
Я говорю:
– Вот вам руководство по системной плате, изучите его на досуге. Полезно.
Покупательница размером с дом кивает и смотрит на меня словно на диковинную обезьянку за прилавком.
И смотрит будто сквозь мое тело. То же повторяется со следующими двумя – отцом и бледной дочерью четырнадцати лет.
Я бы бил директора лицом об витрины, чтоб осколки срезали плоть с костей его черепа. На глазах у отца и бледной дочери четырнадцати лет.
– Какой гарантийный срок? – спрашивает мужчина.
Тогда я говорю:
– Ублюдок.
Повторяю:
– Ублюдок.
– Может, тебе сдохнуть?
Мужчина смотрит на меня.
– Какой гарантийный срок?
Слышит ли кто-нибудь меня. Я говорю громко:
– Дерьмо!!!
Дочь говорит:
– Куда он делся, пап? Только что здесь был!
Мы взираем друг на друга будто помешанные, я обливаюсь потом, ничего не соображая. В магазине вдруг становится невыносимо жарко, раскаленное дыхание монстров-покупателей выжигает кислород, и мне нечем дышать. Помещение сворачивается, словно яичный белок на сковороде. Моя рука поднимается, чтобы расслабить узел галстука.
В глазах этих двоих совершенно нет намека на то, что они меня видят.
Ощущение, что я стеклянный.
– В чем дело? – я спрашиваю.
Девица кривит губы и чешет макушку.
– Когда он успел уйти, – она спрашивает у отца.
Магазин гудит, десятки ног шаркают вразнобой. Этот звук похож на продвижение огромного змея по каменистой пустыне, когда его чешуйчатое брюхо задевает об острые гранитные обломки. Мне видна каждая гнусная пора на уродливом лице четырнадцатилетней девчонки. Примерно так я выгляжу сейчас: стою за прилавком, а передо мной приготовленный к продаже системный блок и документы, заполненные лишь наполовину. Отец и дочь покупают компьютер наличными. Теперь, видимо, магазин не досчитается живых денег. Если кто-то не подменит меня.
Смотрю на свои руки, и они почти прозрачные. Нет, это галлюцинация. У моих клиентов не в порядке с головой, сдвоенная шизофрения.
– Влад! – зову я. – Влад, можно тебя на минутку!
Проверка связи.
Правда, не знаю, зачем она теперь мне нужна.
Влад пролетает мимо, лавирует среди чудовищ, а я окликаю его, тяну к нему руку. Кричу. Кричу, надеясь, что он услышит. Влад, второй продавец, исчезает за чьей-то спиной, будто его сожрала черная дыра. Я стою, закрыв глаза и положив ладони на прилавок. Температура внутри помещения никак не меньше плюс тридцати восьми. Я не могу отойти ни на сантиметр. Отец и дочь проталкиваются к кассе, чтобы выяснить, в чем дело и почему магазин отказывается их обслуживать.
Я приклеиваюсь к ним и тоже оказываюсь возле кассы, где начинается выяснение отношений с кассиршей и Владимиром, третьим продавцом. Никто не понимает, что покупатели хотят сказать. Продавец ушел, исчез, ушел, исчез, неужели не ясно?!
Я стою рядом, на расстоянии вытянутой руки от Владимира. Он удивленно взирает на парочку из-под очков без оправы. Я щелкаю пальцами у него перед лицом. Я машу ладонями у него перед лицом. А он все смотрит на парочку с самым тупым выражением на лице.
Ни с того ни с сего на меня находит олимпийское спокойствие.
Мне ничего больше не надо.
Я могу пойти домой.
Я вытираю микроскопические капельки пота, появившиеся под носом. Я направляюсь в туалет и там долго сижу на унитазной крышке. Что я делаю? Ничего. Просто сижу. Долго рассматриваю участок стены над дверью, пока кто-то не начинает барабанить с другой стороны. Какого черта, кричу я. Нет ответа. Человек дергает замок, считая, что заело механизм. Я открываю, а кассирша влетает внутрь, словно локомотив, и начинает задирать юбку. Я в ужасе ретируюсь до того, как захлопывается дверь. У кассирши от жары открывается понос.
Все уже считают, что я свалил. Они спрашивают, какого дьявола я ушел домой и никому ничего не сказал. Никто не помнит момент, когда меня перестали замечать.
Толкнув одного из покупателей на выходе, я появляюсь на крыльце. Жмурюсь от солнца.
Меня перестали замечать?
Меня перестали замечать. Факт, требующий проверки. Я не в состоянии определить степень, насколько сильно окружающие достали меня. Такие вещи осознанию не поддаются. В детстве часто мечтаешь превратиться в человека-невидимку и заниматься всякой ерундой, мечтаешь о безнаказанности. Это компенсация за систему родительских запретов. В детстве кажется, что невидимость дает свободу. И ничего в детстве ты не желаешь сильнее.
Когда ты еще в юном возрасте, по твоим понятиям человек-невидимка всемогущ. Это божество и уникум. Он способен валять дурака, а люди только и будут, что удивляться. Сами будут дураками.
Я пытаюсь представить, что на самом деле так и есть, и меня охватывает дикий страх. Нет уж, возьми себя в руки и пока идешь к остановке, сосредоточься на шагах, смотри, как движутся ноги. Помедитируй в ходьбе.