Полковник бесстрастно улыбается:
- Какой-нибудь влюбленный индюк, не так ли?
Спокойствие этого человека сокрушает остатки моего самообладания. Я так больше не могу. Я не уйду из комендатуры, пока не буду уверена, что этот "влюбленный индюк" некоторым образом "по долгу службы" не исчезнет из моего поля зрения.
Итак, я перехожу в наступление:
- А как же ваши земляки, которые уже несколько недель шпионят за мной и театром? Или я их вообразила? Может, я страдаю галлюцинациями?
Мой вопрос, похоже, лишает полковника его олимпийского спокойствия, он настораживается. Но не только настораживается. К сожалению. Потому что теперь уже задает вопросы он. И в течение нескольких минут вытягивает из меня то, что хочет: я рассказываю ему все - в том числе и об американце Джордже Кайзере и мистическом листке с "атомными формулами".
Полковник неподвижно слушает меня, кивает, молчит две-три мучительных секунды, потом встает, приглашает вежливым жестом в соседнее помещение и просит подождать. Он будет разговаривать со ставкой в Карлсхорсте.
Итак, я жду.
Мне предоставляется многочасовая возможность поразмыслить о том, что я сделала правильно, а что нет, и чего мне стоит ожидать в будущем в этой стране, и чего не стоит.
Через пару часов внутренне я уже готова эмигрировать во Францию, Англию или Штаты, куда угодно - лишь бы русские не разрешили эту проблему на свой лад и не "предложили" бы мне долгое путешествие в Сибирь.
Три часа спустя снова входит полковник и предлагает мне нечто совершенно иное: гастроли в совет-ском секторе.
Я молчу, сбитая с толку.
Полковник остается вежливым:
- У нас есть основания, чтобы просить вас об этих гастролях.
- Могу я узнать - какие?
- Не сегодня. Позднее. Для вашего спокойствия я могу сказать одно - вы будете гастролировать у нас в собственных, но также и в наших интересах. Мы, как и вы, хотели бы поточнее узнать об этой "машине № 32684" и людях, которые следят за вами.
- Благодарю вас.
- Спасибо за согласие. Я должен попросить вас еще о двух вещах: напишите незнакомцу из "автомобиля № 32684" записку, что ждете его в своей гримерной после спектакля. Тогда мы точно установим владельца автомобиля...
- У него немецкий номер...
- О, это еще ничего не значит, - весело улыбается полковник и продолжает: - И сразу по возвращении позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы возможные наблюдатели за вашим домом узнали о ваших гастролях на Александерплац. Просто расскажите об этом "хорошим знакомым", которые будут громко обсуждать это. Ну как, договорились?
Разумеется, "договорились", что же еще мне остается? Когда в назначенный вечер я вхожу в кинотеатр на Александерплац, где у меня выступление, полковник с особой интонацией спрашивает:
- Ну, как у нас дела?..
Я беспомощно смотрю на него. Он вовсе не ждет моего ответа и тотчас добавляет:
- У нас все в порядке - можете не беспокоиться...
- Правда?
- Обещаю вам!
- Спасибо.
Я перевожу дух, точнее, пытаюсь. Но все равно что-то еще противится во мне свободно и непринужденно чувствовать себя в этот вечер.
В моей гримерной стоит прелестный букет роз, на прикрепленной к нему карточке "мой" незнакомец пишет:
"Я очень счастлив - автомобиль № 32684".
Зато я ни в коем случае не счастлива.
У меня начинается самый долгий театральный вечер в моей жизни.
После спектакля я прошу дочь Аду проводить незнакомца ко мне в гримерную.
При этом у меня весьма и весьма неспокойно на душе: здесь для кого-то устроена ловушка. Но я делаю это в порядке самообороны, говорю я себе и вспоминаю при этом об угрозах и эскападах моего "кавалера с розами".
И вот незнакомец из "автомобиля № 32684" стоит передо мной - блестящей наружности beau* с неестественно горящими глазами.
Он возвышается надо мной, театрально прижав правую руку к сердцу, и патетически восклицает:
- Наконец! Наконец-то свершилось! Вы и не представляете, Ольга Чехова, что значит для меня это мгновение! Война - разве она не оказалась отчасти благом? Я, лишь один я выиграл в этой войне - и каким способом!..
Чтобы несколько "остудить" победителя, я спрашиваю его подчеркнуто деловито, что бы он вознамерился делать, если бы я его не приняла:
- Вы все равно чувствовали бы себя победителем в этой войне?..
Незнакомец молниеносно хватается за карман и выхватывает револьвер:
- Вот - вот вы видите ответ. Еще сегодня я за-стрелил бы вас, а потом себя...
Итак, и вправду сумасшедший, да к тому же на все готовый.
Я изо всех сил пытаюсь оставаться спокойной:
- Подойдите, но будьте все же разумны. Отдайте мне револьвер - это не игрушка...
- Игрушка?.. - лепечет он совершенно оторопело. - Какая же это игрушка...
Он не заканчивает предложения, озадаченно уставившись на меня, и послушно, как ребенок, протягивает оружие.
Я прячу револьвер в свою сумочку.
Несколько секунд позднее человека уводят солдаты Красной армии.
Огромные глаза его недоверчиво блуждают, но он уходит с ними безвольно, почти апатично.
Когда дочь и я покидаем кинотеатр, двое советских часовых не разрешают нам ехать домой, они отводят нас в какой-то штаб, названия которого я не знаю.
Допрос продолжается несколько часов и все время крутится вокруг одного и того же человека - Джорджа Кайзера.
Правда, я не могу отделаться от впечатления, что русские не воспринимают Кайзера всерьез. Под утро они отпускают нас и в то же время подтверждают мое подозрение. Один из солдат по-мальчишески ухмыляется:
- Ваш мистер Кайзер точно никакой не контрразведчик - может, он позарился на ваши драгоценности...
Через несколько часов мне звонит полковник, которому я в ставке в Карлсхорсте рассказывала о своем приключении.
- Хотите узнать, кто ваш незнакомец из "автомобиля № 32684"?
- Да, конечно...
- Один из наших толковых инженеров...
- Ваш инженер?
- Да. Он работает в местной администрации и действительно страдает всего лишь любовной лихорадкой. Политические или криминальные мотивы исключены; одиночка, хотя его фанатичные намерения могли быть не такими уж и безобидными...
Полковник делает небольшую паузу. Я пытаюсь прийти в себя от изумления.
- Алло...
- Да...
- У вас нет слов от удивления?
- В общем, да.
- Он сильно вас напугал?
- Да.
Голос полковника без перехода становится деловитым:
- Он больше не причинит вам хлопот. Товарищ инженер попросил вернуть его на родину и уже завтра покинет Германию...
Тихий щелчок на линии - полковник закончил разговор. Я тоже медленно опускаю трубку на рычажки...
На следующий день Джордж Кайзер в моей гримерной.
В прекрасном настроении он сообщает мне, что только что вернулся из короткой, но весьма удачной поездки в Берлин, направляется к телефону, набирает номер, радостно разговаривает с кем-то из своих друзей - и вдруг что-то обескураживает его, почти приводит в замешательство:
- ...в советском секторе? Но это же невозможно! Я сейчас потребую у нее объяснений. Подожди моего звонка, пожалуйста!
Угрожающе смотрит на меня:
- Вы давали гастроли на Александерплац?
- Да.
- Почему?!
- Это вас не касается.
- Как раз меня-то это и касается!
Я вспоминаю об ироничном замечании русского по поводу "секретного агента Кайзера" и без церемоний выгоняю его.
"Он, само собой, скоро вернется", - думаю я, и в тот же момент мне приходит в голову мысль, до которой мне давно следовало бы додуматься: я перерезаю телефонный шнур.
Кайзер возвращается и на этот раз держится почти что по-отечески:
- Давайте еще раз переговорим начистоту, но смотрите - если вы всего не расскажете, то мне не останется ничего иного, как доложить по начальству, что вы ведете двойную игру...
Я показываю на телефон:
- Поступайте как знаете.
Кайзер тянется к телефону, сначала нерешительно, потом энергично:
- Надеюсь, вы хорошо подумали.