- Несомненно, - холодно отрезаю я.
- К сожалению, у меня больше нет сомнений, что вы и сегодня шпионите для Советов - как и во время войны...
Он набирает номер:
- Hallo?.. Here is mister Kaiser speaking. Major Bradly, please... Hallo, Jeff...*
Я бегу в дирекцию, быстро рассказываю, что происходит, и прошу срочно уведомить союзническую комендатуру. Потом возвращаюсь в гримерную.
Кайзер все еще "разговаривает" по телефону.
Несколько минут спустя в комнате стоят два рослых "джи-ай"*, суют Кайзеру под нос обрезанный телефонный шнур и указывают на дверь.
Кайзер пожимает плечами и выходит.
День спустя все разъясняется.
Кайзера зовут совсем не Кайзер, и к "Парамаунту" он не имеет никакого отношения, не является также военнослужащим или тем более сотрудником секретной службы. Он немец, работает кельнером в американском казино для офицеров и основательно запутался.
Кайзер - типичный продукт послевоенного времени, ни больше ни меньше, но явление необыкновенно типичное и отнюдь не единичное в эти годы, когда пышным цветом расцвели обман, интриги, мошенничество, спекуляции и доносы.
При всем том существуют не только "кайзеры" - мелкие, примитивные мошенники; есть и другие, более могущественные и оттого более опасные, которые точно так же, как и он, раздувают "шпионские истории" и, ради того чтобы на сенсации сделать себе имя, не колеблясь способны "запустить" клевету: в лондонском журнале "Пипл" всплывают первые слухи о моей якобы шпионской деятельности. Правда, "Пипл" оставляет вопрос открытым - работала ли я на Гитлера или на Сталина или же на обоих сразу.
Все это я не воспринимаю всерьез, потому что за годы жизни в свете рампы научилась не обращать внимания на сплетни и пересуды.
Немецкие газеты подхватывают "сенсационное сообщение".
Я мешками получаю письма с угрозами, к тому же теперь еще и пущен слух, будто я награждена орденом Ленина.
На улице ко мне подбегает молодая девушка, плюет в лицо и кричит:
- Вот тебе, изменница!
Вытираю лицо и молчу. Что тут можно поделать?
Я отправляюсь в комендатуру и прошу официального опровержения о моей якобы шпионской деятельности. Опровержение дано. Я знаю, что существуют, кроме того, еще два варианта.
Вариант первый: газеты дают ироничный комментарий, в соответствии с ним опровержение теперь является косвенным подтверждением сообщения, которое до сих пор было лишь слухом, - и продолжают строчить дальше.
Вариант второй: эти бульварные листки живут по проверенному принципу, что нет ничего старее, чем вчерашняя газета, - и со временем отправят "дело о шпионаже" на свалку. Я рассчитываю на второй вариант. Видимо, зря. Жду два года.
А потом на первой странице штуттгартской газеты "Вохенпост" появляется фотография из моего старого фильма. В левой руке я держу статуэтку. С помощью немудреного технического трюка маленькая фигурка ретушируется и превращается в высокую советскую награду. Подпись: "Ольга Чехова с орденом Ленина. За верную шпионскую службу". Газета обещает также раскрыть закулисные стороны "жизни культуры" и "пикантные подробности о знаменитой актрисе".
Среди прочего там можно было прочесть следующее:
"Несколько дней спустя в моем кабинете без предварительного звонка появляется, возникнув словно из-под земли, красивая женщина - Ольга Чехова. Под ее меховой шубкой поблескивает орден Ленина. Подаренная вилла и советская охрана - благодарность за долголетнюю шпионскую деятельность в ближайшем окружении Адольфа Гитлера. Тот так и не сумел раскусить прекрасную Олли и, как видную представительницу немецкой культуры, приглашал на все балы, во время войны на дипломатические приемы, потчуя ею иностранцев. Лишь Геббельс с его юридическим чутьем всегда высказывал предостережения. Но Гитлер полагал, что маленький доктор потерпел с ней фиаско и желает отомстить.
Итак, Ольга, свидетельница возникновения и падения тысячелетнего рейха, улыбаясь, спросила, понравилось ли мне в "Фольксбюне"*... Я уклонился от ответа.
Она улыбается: ""Фольксбюне" - это будущее мирового театра, и Берлин - его европейская колыбель. Проявите же понимание!"
Улыбаясь, размахивая пальмовой ветвью мира и, несмотря на это, бесконечно опасная, молча покидает она мою комнату.
Затем в течение нескольких недель о ней в Берлине ничего не было слышно. Теперь игра в театрах уже не входила в задачи Олли..."
Мой адвокат доктор Ронге подал жалобу.
Писака возражает в следующих выражениях:
"Фрау Чехова оспаривает получение ордена Ленина. Что же, ей лучше знать! К сожалению, я не просматривал наградные бумаги в кремлевской канцелярии! Фрау Чехова также оспаривает, что она занималась шпионажем среди окружения Гитлера. И это я не могу опровергнуть, так как не вращался в среде Гитлера в отличие от выдающихся деятелей культуры "тысячелетнего рейха""...
Редакция "Вохенпост" ссылается на ответственность сочинителя и со своей стороны комментирует с видом невинного удивления: "Орден Ленина в Советском Союзе носят рабочий Стаханов и деятели культуры, государственные мужи и изобретатели, и даже некий получивший на Западе убежище дипломат после окончания войны обрел наглядное подтверждение своих заслуг в виде этого знака отличия.
Так и утверждение, что фрау Чехова шпионила против Третьего рейха, пожалуй - если смотреть на это с точки зрения наших дней, - вряд ли можно посчитать оскорбительным. Среди политиков как западной, так и восточной зоны тоже есть такие, которые хвастаются, будто снабжали врагов национал-социализма информацией, чтобы ускорить приближение конца Третьего рейха".
Я сдаюсь. Это означает, что я предоставляю каждому судить самому о подобного сорта журналистике.
Но еще в 1955 году - я снимаюсь под Бад-Райхенхалль - одна пожилая женщина, дрожа от жадного любопытства, спрашивает меня:
- Ах, дорогая фрау Чехова, теперь-то скажите мне, пожалуйста, только мне одной: так были вы шпионкой или нет?..
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Мы продолжаем играть в театре - по-прежнему с различными приключениями например, нашу любимую "Чернобурую лисицу", которая между тем давно уже превратилась в "cедую лисицу". Количество спектаклей просто невозможно подсчитать.
Чтобы поставить пьесу, в которой вместе со мной играют Хельмут Вайс и Соня Циманн, я бесповоротно решаю пустить на театральные костюмы сохранившиеся шелковые шторы из моего летнего домика.
Для следующей пьесы - "Лукавая вдова", музыкальной комедии Гольдони, - с костюмами нам ненароком помогает русская районная комендатура: по ее ордеру я покупаю материю, которая напоминает марлю. Материя очень мягкая, мы красим ее и крахмалим картофельным крахмалом.
Наши костюмы получаются прелестными, они воздушные и пестрые. Спектакль имеет успех.
Вдобавок я сама инсценирую собственную пьесу: переделываю новеллу Чарлза Диккенса "Сверчок на печи". Ханс Лейбельт играет главную роль, я читаю пролог.
В остальном же мы едва сводим концы с концами, голодаем и счастливы, когда нас как драматических артистов приглашают на дипломатические приемы союзников. Вместо обесцененных марок получаем там сигареты, масло, вино или шнапс - "с собой".
Редкие, слишком редкие праздники...
В Берлине объявляется некий молодой человек из Польши. Он делает не первый немецкий послевоенный фильм (который снимается на лицензированной советскими студии ДЕФА в восточном секторе), а первый послевоенный фильм в западных секторах. Вскоре имя его в кинокругах знает каждый, а несколько лет спустя он становится известным и далеко за пределами Германии - это Артур Браунер.
Я играю в его фильме "Магараджа против воли". К нам присоединяются Соня Циман, Иван Петрович, Рудольф Пракк, Рудольф Платте и Хуберт фон Мейеринк.
"Знаменитые имена, - предполагал Браунер, - сделают сборы..."
Но сборов не получается. Браунер не падает духом. В Шпандау старые фабричные цеха он превращает, как по волшебству, в современную киностудию. И делает "кассовые" фильмы, а позднее и другие, высокохудожественные, которые завоевывают государственные премии.