Этот индивид объяснил мне, что «кристалл согнулся и покривилась спираль». Кроме того, он полагал, что часть механизма нужно бы вообще сделать заново. Он устроил все это и часы мои работали совершенно безупречно, за исключением только того, что иногда, протрудившись безмятежно часов восемь, они вдруг начинали шуметь всеми своими внутренностями и жужжать на подобие пчелы, а стрелки принимались вращаться так быстро, что приходилось положительно сомневаться в их индивидуальности: они представлялись на циферблате как бы тончайшей паутиной. В 6 или 7 минут проделывали они 24 часа и затем с треском останавливались.
С тяжелым сердцем отправился я вновь к мастеру и, присматриваясь, как он разбирал часы, приготовлялся сделать ему строжайший допрос под присягой, так как дело становилось положительно серьезным. Часы, при покупке, стоили мне 200 долларов, а за починку их мне пришлось уже заплатить всего две или три тысячи долларов. Ожидая и присматриваясь, я вдруг узнал в часовых дел мастере старого знакомого, — бывшего пароходного машиниста, и при том не из числа хороших.
Заботливо исследовав все части часов точно также, как. это проделывали и все другие мастера, он с такой же самоуверенностью объявил свое решение.
Он сказал:
«Они слишком много поддают пару, винтовой ход надо бы умерить посредством предохранительного клапана».
Но тут я ему на месте раскроил череп и принял на свой счет его похороны.
Мой дядя Вильям (ныне, к сожалению, покойник!) имел обыкновение говорить, что хорошая лошадь остается хорошей лошадью, пока она не взбесилась, и хорошие часы остаются хорошими часами, пока они не попадут в пальцы часовых дел мастеров. И при этом он удивленно спрашивал: а что бы сталось тогда со всеми котельщиками, оружейниками, сапожниками и кузнецами, у которых дела пошли плохо? Но на это ему никто никогда не мог ответить.
1870