Домой мы вернулись довольные сезоном, в благодушном настроении и полные ярчайших впечатлений от красот Фанских гор и той особой, очень теплой и человечной атмосферы, которую ощущают все приехавшие побродить в этих местах. Не зря же завоевала такую популярность песня Ю. Визбора «Фанские горы» («Я сердце оставил в Фанских горах...»).
В Москве мы оказались непривычно рано — в десятых числах августа. И у Олега Брагина, и у меня отпуск еще оставался, и мы всерьез настраивались поехать на Кавказ, в Цей, где наши друзья — Олег Куликов и Валя Цетлин работали инструкторами на сборе МГУ. Но все изменилось резко и сразу: утром 14 августа Олег Куликов по телефону сообщил нам, что накануне при восхождении на Дубль-пик разбился насмерть Валя Цетлин. Эта внезапная весть прозвучала как удар судьбы. Поверить в нее было просто невозможно: Дубль-пик — из числа простейших вершин района, и там, на маршруте З категории трудности, не было таких сложных скал, где Валя мог бы сорваться. Ведь скалолазание было его «коньком», и он всегда старался идти первым на ключевых скальных участках во время несравненно более сложных восхождений.
Позднее мы узнали, что Валентин как инструктор спускался последним по крутому, но несложному участку скал на нижней страховке, и в какой-то момент у него из-под ног вырвался камень. Валя на мгновение потерял равновесие и хотел отпрыгнуть в сторону, но его захлестнула страховочная веревка, которую не во время пыталась натянуть страховавшая его девушка. Сорвавшись, Валя пролетел всего несколько метров, мог при этом просто сломать руку или ногу, но упал неудачно, ударившись головой о скалу. В те времена мы ходили без защитных касок (их не производили в нашей стране), и этот удар оказался для него смертельным. Трагическая, нелепая и случайная гибель нашего друга!
Валя ходил с нами, «академиками», больше 10 лет по самым трудным маршрутам. Абсолютно надежный, всегда спокойный и исполненный дружелюбия — его невозможно было не любить. И он нас всех любил как самых близких ему людей. Для каждого гибель Вали была личным горем.
Мне было плохо еще и потому, что мы с Валей очень сблизились весной 1969 г. Это время было непростым для меня по причинам личного характера. Почувствовав мое скверное состояние, Валентин несколько раз приходил ко мне, и мы провели немало часов в откровенных разговорах, обсуждая мои и его дела.
У него тоже далеко не все было благополучно. Больше всего его тогда огорчала ситуация с работой. Дела там складывались не лучшим образом, и было ясно, что надо уходить из того закрытого «ящика» — института, где он работал. Но куда уходить? Валя по своему интеллекту, творческим способностям и внутренней склонности мог бы стать хорошим ученым, но для него, еврея, существовали немалые препятствия для перехода в академический институт. Этому также не способствовал тот факт, что его отец был расстрелян как «враг народа» в период Большого террора 30-х гг. Для советских кадровиков анкета В. Цетлина была «запятнана» сверх всякой меры!
Когда мы собирались в Фанские горы, Валентин очень хотел поехать с нами, но он уже пообещал Олегу Куликову работать инструктором на сборе МГУ на Кавказе. Этот вариант давал ему также возможность немного подзаработать, что было для него существенно в то время. Перед самым отъездом Валя мне сказал, что, отработав пару смен в лагере, он попробует приехать к нам, чтобы походить «для души». Но случилось все иначе и совершенно непредсказуемым образом.
На похоронах Валентина в Москве не было дежурных речей с перечислением всевозможных положительных качеств покойного. Просто был эмоциональный, подчас с надрывом, разговор о том, с каким достоинством Валя прожил свою далеко не безмятежную жизнь, как он умел помогать другим в самых различных ситуациях и всегда оставался для них абсолютно надежным человеком. Выступали и его коллеги по работе. Все говорили с искренним чувством скорби, с трудом осознавая реальность случившегося.
Плохо, очень плохо было после гибели Вали его вдове — Лилии Звонниковой и 13-летнему сыну Андрюше. Для них это было гораздо больше, чем потеря кормильца. Потребовалось немало лет, прежде чем их жизнь стала постепенно налаживаться и остроту утраты сменила светлая память об отце и муже, так недолго, но ярко жившим.