Автоклавные кастрюли для варки пищи на высоте были изготовлены в ФИАНе как часть оборудования, необходимого для работы ускорителя в лаборатории Е. И. Тамма. Жене также удалось решить через ФИАН и другую, очень существенную для нас проблему, а именно достать несколько листов пенопласта, необходимого для изготовления теплоизолирующих ковриков. В те времена пенопласт использовался для теплоизоляции водородных камер на ускорителях и, как материал «стратегический», конечно, был недоступным для простых смертных. Как рассказал мне Женя, его первая просьба к начальнику отдела снабжения ФИАНа о выделении пенопласта для постановки каких-то экспериментов на ускорителе не возымела никакого действия. Ответ был категоричный: «Ваша лаборатория уже выбрала все лимиты по пенопласту на этот квартал, приходи в сентябре!» Тогда Женя признался, что пенопласт ему необходим для экспедиции и прямо сейчас. Реакция снабженца была великолепной: «Что же ты сразу не сказал, что пенопласт тебе нужен не для работы, а для дела; сколько надо, столько и бери, а я сам найду, как это все оформить».
Немалые сложности существовали в те времена с пуховыми спальными мешками, которых в открытой продаже вообще не было. Здесь пришлось пойти на невинный подлог — на фабрику снаряжения была подана заявка от имени Московского Дома ученых с просьбой изготовить для высокогорной экспедиции (что было абсолютной правдой) под руководством профессора Тамма (без уточнения инициалов!) 10 спальных мешков с оплатой за наличный расчет. С этой бумагой на фабрику отправился Мика Бонгард, более всех нас похожий на солидного ученого, и все сработало великолепно!
Слушая все эти истории, я как-то быстрее восстанавливался, ожоги заживали, как на собаке, и к вящему удивлению врачей, они смогли меня отпустить недели через две, взяв с меня клятву ходить на перевязки каждые два дня. Первое, что я сделал, — пошел к врачу нашей команды Тамаре Тарасовой с тем, чтобы она авторитетно сказала, могу ли я ехать на Памир. Она окинула меня критическим взглядом и, даже не осматривая, сказала: «Вообще говоря, ни один нормальный человек на твоем месте никуда бы не поехал. Но поскольку я знаю, что ты все равно поедешь, то просто следи за тем, чтобы поменьше быть на солнце, и закрывай тщательно все обожженные места».
Далее мне предстояло еще одно ответственное дело, а именно: получить добро на отпуск от моего шефа академика Ивана Николаевича Назарова. Старожилы лаборатории мне доходчиво объяснили, что у них вообще не принято для аспирантов уходить летом в отпуск. «Ученый не может уходить в отпуск от науки» примерно таким было кредо И. Н. поэтому, когда я направился к кабинету И. Н. Назарова с тем, чтобы обратиться к нему за разрешением отправиться на лето в экспедицию, в коридоре собралась толпа любопытных сотрудников, чтобы посмотреть, в каком виде я выйду от шефа.
Иван Николаевич с неодобрением посмотрел на мои повязки, поинтересовался, как я себя чувствую, и спросил о планах. Я ответил, что все у меня в порядке и следующие полтора месяца я бы хотел провести в экспедиции в горах. На некоторое время И. Н. от изумления потерял дар речи, а потом сказал, не повышая голоса, но очень четко выговаривая каждое слово: «Ну если Вы считаете это для себя возможным, то что я могу Вам на это сказать?» Я ответил, что очень ему благодарен и вышел из кабинета. Когда я рассказал об этом разговоре ожидавшим меня за дверями кабинета приятелям, их реакция была бурной и единодушной: «Это же запрет! Ты не должен ехать ни в коем случае!» Но я стоял на своем — раз академик мне прямо не запретил, значит, он отдал это на мое усмотрение, а я, конечно, не могу пренебречь столь уникальной возможностью поехать на Памир. Больше я к этой проблеме не возвращался, полагая, что осенью все как-нибудь уладится само собой.
Вся экспедиция уехала на Памир 1 июля, я же отправился их догонять примерно через неделю, как только отпала необходимость ходить на перевязки. Когда я добрался, наконец, до базового лагеря на высоте 4300 м на верхней морене ледника Абдукагор, в полном разгаре были выходы с забросками груза на перевал, и я сразу включился в эту работу. Каждый день надо было взять по 20 кг груза, занести его на высоту Перевала (5050 м) и в тот же день спуститься вниз. После нескольких дней такой работы груза в базовом лагере заметно поубавилось, а все мы получили великолепную акклиматизацию — к концу этого периода стали проходить путь до перевала за три-четыре часа вместо первоначальных пяти-шести.