— Ну!
— Помнишь сказку про лесного доктора — дятла, который вылечил больную сосну?
— А как же! — согласно кивнул Серега.
Тем временем дятлу надоело прятаться. Зимний день недолог, а дела не ждут! Выбрал он старую, покосившуюся березу. Короткими скачками побежал по стволу от земли вверх, причем не по прямой линии, а кругами, спиралью, гордо откинув назад голову. Заметил трещину в коре, прицепился покрепче лапами. Хвостом уперся, приосанился, и по роще посыпалась веселая барабанная дробь.
Мы подошли ближе к «лесному доктору». Ну и нарядный же он! Шапка красная. Щеки белые. Спина черная, а на крыльях белые горошины.
Бум! Бум! Бум! — полным ходом идет работе. Но снег сыплются желто-розовые кусочки древесины.
Зинь! Зинь! — на зов «лесного доктора» подоспели голубые синицы-лазоревки. И скорей за работу: подбирать оброненных короедов.
Если синица самая веселая птица в зимнем лесу, то дятел — самая трудолюбивая. И в будни, и в праздники он всегда занят делом.
Побродив вдоволь по перелескам, по молодому березняку, надышавшись ядреным морозным воздухом, мы остановились у расщепленной молнией осины. Под деревом валялась целая груда шишек.
— Здесь дятел пирует, — сказал я. — Тут его кузницы.
Вдруг над нами пронеслась небольшая птица, сложила крылья и опустилась на дерево.
— Опять дятел! — вскрикнул Серега. — Шишку принес!
«Лесной доктор» огляделся по сторонам и зычно поздоровался с нами: «Кэк!»
Мигом забрался по стволу на свое излюбленное место, положил ношу на лапы и выдернул из углубления в стволе старую шишку. Она чуть не упала Сереге на голову. Вместо нее дятел тут же вставил новую. А чтобы прочнее было, он вколотил носом-молотком шишку поглубже и начал мастерски разделывать ее, доставая языком семена.
— Хороша кузница! — улыбнулся Серега. — И высоко, и удобно!
А «лесной доктор», не удостоив нас даже взглядом, продолжал с азартом долбить шишку.
— Обедает! — сказал сын.
Я взглянул на часы:
— Самое время!
Мы с Серегой пожелали «лесному доктору» приятного аппетита и повернули к дому.
ЗАЯЧЬИ ХЛОПОТЫ
С причудами выдалась осень. Сперва залила, отхлестала землю дождем. Потом смягчилась и одарила золотом: осыпала березовым листом. А ночью внезапно ударил мороз, пошел снег — и все кругом засветилось. Земля побелела, точно помолодела.
Повстречался мне как-то заяц. Жмется он по гумнам да по ложбинам — нигде места себе не найдет. Беда у него стряслась, не успел косой летнюю одежду сменить: спина — бурая, а лапы и голова — белые. В таком пестром наряде его легко заметить и лисе, и волку, и филину.
А через неделю случилась оттепель. Полежал-полежал снег на пригорках и растаял. К тому времени заяц в белый наряд вырядился, только концы ушей черными остались. Я его на проселочной дороге увидел. Привстал на задние лапки. Уши торчком. В нерешительности верхней раздвоенной губой поводит. Я хлопнул в ладоши:
— Берегись!
Заяц припал к земле да как даст стрекача! Несется как чумовой: не знает, где схорониться лучше. Не до смеха косому. Ведь шуба-то своя, не покупная — наземь ее не скинешь!
ДОИГРАЛИСЬ!
Было это в Сибири. Поднимались мы с другом на скалу. Часа два прошло, пока наконец до перевала добрались.
Глянул я вниз — и замер! Прямо под нами, на прибрежной лужайке резвились медвежата. Вот один (что побольше) догнал меньшого и начал бороться с ним. Изловчился и «ножку» подставил. А тот прямо через голову кувырк — и с обрыва в реку полетел. Плюхнулся в воду да в быстрину и угодил. Завертело бедолагу, закрутило…
Братец перепугался, завыл от страха.
На его голос прибежала медведица. Увидела сынка в беде, с ревом бросилась в воду и поплыла наперерез. Схватила сынка за шиворот, вытащила на песок. А медвежонок лежит, не шелохнется.
Медведица давай его теребить да по бережку катать. Вскоре пловец очухался, вскочил на задние лапы и к братцу стал карабкаться. А мать ему помогает, сзади подталкивает. Тут мой друг не выдержал да как крикнет:
— Вот молодчина!
А медведица повернулась в нашу сторону, рявкнула и заспешила с медвежатами в частый кедровник.
КОСАЧИ
Под лучами скупого зимнего солнца обледенелые березы кажутся застывшими фонтанами. Откуда, из какой дивной сказки пришли они сюда, в заснеженный лес?! Может, Василиса Прекрасная невзначай взмахнула рукавом, и на лесной поляне забили фонтаны? Приглядишься, а в них купаются тетерева-косачи. Перо у них черное, брови — красные, а хвост, словно лира, загнут в разные стороны.
Зимой тетерева кочуют с места на место. На лесной окрайке можжевеловую ягоду поклюют, в березовой роще сережками полакомятся, а в дальнем урочище — еловой да сосновой хвоей.
Декабрьский день короток: сизые сумерки сгустились, неприметно перешли в темень. Сжался косач в комок, сложил крылья лодочкой и нырнул вниз, прямо в сугроб. А за ним, словно по команде, и остальные птицы попрыгали в белоснежную постель.
Разгуляется ночью метель-пурга, насыплет, наметет высокие сугробы, а птицам покойно в мягкой постели, и тихо, и тепло. Рыжая кума стороной пройдет — не заметит; лыжники проедут — не догадаются, даже ночная хищница — рысь и та не учует.
СВИРИСТЕЛИ
На пригорке сиротливо вздрагивает от ветра рябина. Вся она усыпана гроздьями ягод; на ветвях покачиваются большие хохлатые птицы. Чу! Нежные звуки свирели…
Сын глаза раскрыл:
— Ни весной, ни летом я таких не встречал!
— И не встретишь, — ответил я. — Зажжет мороз багряным огнем гроздья рябин — и свиристели тут как тут. К нам из тайги по ягоды прилетят.
— А почему они свиристели?
— Видно, от пастушьей свирели птицам название дано…
Сережа подошел ближе. Пепельно-розовые свиристели насторожились, подняли на голове пышные хохолки.
Неподалеку раздался оглушительный выстрел. Стайка снялась с рябины и скрылась в лесу.
Тишина снова огласилась нежными трелями. Сережа проводил птиц долгим взглядом и прошептал вслед: «Красавцы!»
— Еще какие! — кивнул я. — Недаром свиристелей прежде «красавами» величали.
— Смотри, как рябину обчистили!
— Да, поесть они здоровы! Ходил я однажды зимой по Москве. Умаялся и решил передохнуть в сквере возле Большого театра. Сел на скамейку, покупки перебираю. И вдруг над моей головой чавканье и стук: что-то падает, сыплется на землю. Поднял глаза — а на яблонях-сибирках пиршество!
Свиристели расположились на деревьях. Заглатывают мороженые яблочки величиной с вишню, большущие зобы набили. А им все мало. Кругом людской поток без конца, сутолока, автомашины… А птицам хоть бы что! До тех пор, пока все плоды не обобрали, с места не тронулись.
КОТОВЫЙ ПРОМЫСЕЛ
Я и мой отец идем на лыжах по вершине оврага. Ни звука, ни шороха… Кругом таинственные существа: куст орешника похож на спящего клоуна в белом колпаке, елка — на забавного косолапого медведя, верба — на стремительного оленя.
Отец останавливается, стряхивает с шапки снег, достает из сумки полевой бинокль. Прикладывает его к глазам и всматривается в белое безмолвие. Затем приседает и шепчет мне на ухо:
— Плутовка!
— Где?
Отец кивает в сторону и подает мне бинокль. Я долго смотрю вдаль и замечаю лисий хвост, похожий издали на багряный осенний лист.
— Что она делает?
— Котовым промыслом занялась… мышкует.
— Ну да!