Я от удивления даже рот разинул: думал — мышонок, а оказался «король»…
КОМАРИНЫЙ БАЛ
Знаете, как дедушка научил меня погоду предсказывать? Тепло завтра или холодно будет? Вот послушайте…
Однажды выбежал я после завтрака во двор, а над поленницей дров комары табунятся. Что эта им вздумалось?
Дедушка нагнулся к поленнице, а комары приметили его мохнатую шапку — и давай над ней плясать.
Подкрался я к дедушке сзади и шуганул комаров метлой — искусают еще. Дедушка поднял брови и повернулся ко мне:
— Зря обижаешь. Чудит комар по весне. Танцует да пляшет, как говорится, мак толчет. Значит, тепло будет!
Я побежал по саду и насчитал семь веселых стаек. Настоящий комариный бал!
НА ВЕЧЕРНЕЙ ЗОРЬКЕ
Когда солнце заходит за дальний Чугреев лес, наступают сумерки. Густой туман растекается по земле. Окутывает избы, пожарную каланчу, деревья. Все кругом затихает. И только со стороны мельничной плотины доносятся протяжные звуки: «Курлы-курлы-курлы…»
Будто там, далеко вдали играет серебряная труба. Когда звуки смолкают, в небе медленно пролетает клином журавлиная стая.
Дедушка проводит ее долгим взглядом и скажет вслед:
— На Марьино болото тянут.
— Зачем?
— Ногой пробуют, скоро ли снег растает.
— А скоро?
— Вот-вот болото оживет. Заголубеет. Лягушки заквакают. А у журавлей свадебные пляски пойдут.
— А как они пляшут?
— Перышки огладят, переступят с кочки на кочку, приосанятся… Станут в круг. Крыльями машут, курлычут, подпрыгивают, кланяются до земли. Высокие, гордые. Войдут в азарт…, и пошла писать губерния. А потом снова в круг, снова в развеселом хороводе.
Я слушаю дедушку и мечтаю хоть одним глазком взглянуть на журавлиную пляску, а на Марьином болоте вновь начинает звучать серебряная труба: «Курлы-курлы-курлы…»
IV. ПРО ВОВУ, БЫЧКА И СОЛНЦЕ
ВЕСЕННИЙ РУЧЕЙ
Ручей, беги, звени, дыши,
Не стань немым под тонким льдом!
Звенит по городу ручей. Быстрый, говорливый, он бежит по улице, стараясь обогнать трамвай. Мальчишки пускают в него спичечные коробки. Свистят, хлопают в ладоши, скачут вместе с неугомонным ручьем, с потоком автомашин, с толпой прохожих. Один кричит:
— У меня линкор! Он плывет к Белому морю.
Другой бросает:
— А у меня шхуна «Колумб». Курс — Тихий океан.
Спичечные коробки, попав в водоворот, крутятся на месте, а затем, подпрыгнув, несутся вперед по быстрине. И вдруг над ребятами склонились два здоровенных бородатых детины. Тот, что пониже ростом, спросил:
— А ты знаешь, кто такой Колумб?
— Знаю, — ответил мальчик. — Америку открыл!
Бородач улыбнулся и хлопнул друга по плечу:
— Вот тоже Колумб!
Мальчишки остановились и с опаской глянули на взрослых: — Моряки, что ли?
— Нет, — пробасил бородач. — Художники. — Он пристально взглянул на ребят. Потом резко повернулся, взял паренька за локти, поднял над головой и спросил: — А ну, говори скорей, что видишь?
— Белое море. Красный пароход, — не растерялся мальчик.
— Тоже художник! — весело заключил бородач и повернулся к своему другу: — Вот бы и нам сейчас к Белому морю.
— Угу, — протянул друг. — Бросить все, прихватить с собой мольберт, кисти…
— И… — продолжил другой, — сесть на эту шхуну и плыть… плыть…
— Туда, где белые ночи, моржи и северное сияние… — закончил тот, что пониже ростом, и неожиданно обратился к ребятам: — А билеты на ваши корабли есть?
— Есть! — в один голос ответили юные капитаны.
Бородачи улыбнулись.
Мне показалось, что старый большой город помолодел в эту минуту.
Видно, в художниках были живы эти отчаянные мечтатели-мальчишки. И каждого по-своему волновал, радовал и тревожил весенний ручей!
ДОМИК НА БЕРЕЗЕ
Весной у моего окна на березе начали строить гнездо серые, неприметные на вид птицы — мухоловки. Точно крохотные вертолеты, они на минуту-другую повисали в воздухе, трепеща крыльями, отыскивали на дворе пушинки, сухой лист, солому и тут же несли их к своему домику на березе. Затем будущий отец семейства присаживался на ветку и принимался петь. Правда, песня у него была немудреная, но довольно бойкая.
Я спустился с крыльца, сел на лавочку у забора и стал наблюдать за работой птиц. Сколько в ней легкости, согласия, азарта!
Внезапно над моем головой каркнула ворона, громко хлопнула крыльями и с важностью, по-хозяйски уселась на вершину березы. Стала воровато поглядывать по сторонам.
Почуяв недоброе, птицы бросились к незваной гостье и принялись кружить над ней, тревожно покрикивать. Вскоре на помощь им подоспели синицы и горихвостка. Серая разбойница не выдержала натиска малых птах и предпочла поскорей удалиться.
РОКОВОЕ СВИДАНИЕ
Запахи прелого листа, смолы и грибов доносятся из старого бора. Тихо. Лишь в сыром осиннике стоит чуть слышный, беспечный шепоток. Желтый дождь березового листа неслышно оседает на молодых елях. За стволами проглядываются дальние луга и серо-голубое небо.
Миновав просеку, я заметил, как за кустом орешника схоронился охотник. Небрежно поправил кепку, сплюнул через плечо, приложил к губам самодельный пищик и начал призывно манить, подражая голосу рябушки.
Страстный призыв этот услышал молодой рябчик. Выпорхнул из чащи и сел на макушку невысокой сосны. Лесную тишину оборвала его звонкая, мелодичная трель.
Голосок рябушки повторился и не на шутку растревожил пестрого петушка.
Рябчик опустился на траву, гордо поднял хохолок, распушил веером хвост, приосанился и побежал на зов таинственной подруги.
Лесной голосок прозвенел снова.
Петушок, видно, представил себе прекрасную незнакомку, рванулся и полетел на роковое свидание.
В ту же секунду раздался оглушительный выстрел, И красавец рябок серым комком упал на землю.
Я застыл потрясенный!
«Почему, почему, — повторял я себе, — осталась у человека эта жестокая, пагубная страсть?!»
Опустил голову и с тяжелым чувством побрел к дому. Хорошо, что никогда в жизни не пришлось мне убивать ни зверей, ни птиц. Ведь большинство из них беспомощны и не могут обороняться.
ЩЕНОК
Щенок заблудился в пригородном поселке. Куда ни побежит — высокие, чужие заборы, за которыми гавкают и рычат злобные цепные псы.
Над головой темное небо, крупные холодные звезды. Порывистый ветер клонит к земле березы, гудит, завывает в дуплах тополей. Под ногами чавкает сырая земля. В воздухе пахнет горькой осиновой корой…
Намаявшись, малыш вспомнил теплый, просторный дом, коврик в сенях, на котором любил сладко потягиваться и дремать, шустрого пятилетнего сына хозяина Шурика, — и разразился на весь поселок тонким, отчаянным визгом. Он бегал по незнакомой тропе и по-своему, по-собачьи молил о помощи. Но никто не внимал его голосу. Люди с трудом отрывали головы от подушек и бранили непутевого пса. И долго еще то под самыми окнами, то замирая и удаляясь, слышался вой щенка, пока наконец не раздался окрик хозяина.
Пес со всех ног бросился к нему, лизнул в щеку и нос и принялся тереться мокрой от слез мордой о широкие теплые ладони.
И как бы счастливо ни сложилась в дальнейшем его собачья судьбе, на всю жизнь запомнится ему эта сырая осенняя ночь на окраине пригородного поселка, впервые в жизни так остро прочувствованное одиночество.