Еще многое Орлов тогда рассказывал, учил и наставлял. Не забыл и о нашем телефоне:
— Работает?
— А как же, в исправности.
Хорошая вещь телефон, но возни с ним было немало. Пограничная дивизия, уходя, захватила и свои средства связи. И как оставишь — табельные! Орлов нашел старинный телефонный аппарат, стенной, фирмы Эриксона, но провода или кабеля не дал. Нету, говорит, найдите сами. Часть провода и все изоляторы мы сняли, можно сказать, похитили с бездействующей с военных лет линии связи Петроград — Выборг, а остальной провод пограничники, как бы между делом, сами изготовили, раскрутив двухжильную колючую проволоку. Хорошо с телефоном, но когда мы всем кордоном сразу на сутки или на неделю на границу выходить начали, пришлось и этот аппарат захватывать, чтобы нам во вред никто им не воспользовался, и тогда он превращался в обузу. Но ничего, таскали!
Мы делали все возможное и, даже не замечая этого, превращались в пограничников. Метр за метром изучали весь участок — нет ли следов нарушителей границы, порой рисковали жизнью, чтобы чужаки не оставляли следы безнаказанно.
Эти бессонные дни и недели, непрерывные поиски, ошибки, радость первых находок и тяжелая, но чем-то необъяснимо приятная усталость привили мне любовь к пограничной охране, этому нелегкому виду человеческой деятельности, профессии жестокого времени.
Однажды ночью мне выпало поближе познакомиться с начальником Сестрорецкого пограничного отделения Августом Петровичем Паэгле. До этого мы беседовали с ним лишь при моем переводе из командиров взвода пограничной дивизии в начальники кордона экспериментального пограничного отделения ОГПУ. В дальнейшем он во многом определил мою судьбу, да и в эту ночь был поучительный разговор:
— Как все случилось? Как допустили прорыв?
— Вначале мы уловили выстрелы и человеческие голоса…
— Кто это вы?
— Я и работник пограничного пункта.
— Кто был старшим?
— Я, как начальник кордона.
— Дальше?
— Мы бросились на звуки выстрелов и тут же заметили двух лиц, метрах в тридцати, они бежали в сторону границы…
— Дальше?
— Мы подали команду «стой», но они, не останавливаясь, забросали отход ручными гранатами и скрылись в кустарнике…
— Дальше?
— Мы продолжали преследование, но вскоре и стрелять стало невозможно, поскольку пули пошли бы через границу, а там уже толпились финские полицейские. Возможно, встречали…
— Как вы стояли, когда команду «стой» подали?
— Рядом стояли, бок о бок.
— Так и в секрете лежали?
— Да, так рядом и лежали.
— Кто вас так расположил, чья умная голова посоветовала?
— Как-то само по себе получилось.
— Плохо, когда само по себе. Думать надо. Если бы вы расположились хотя бы в десяти метрах один от другого, исход дела мог бы быть другим. Вы понимаете, что я имею в виду? Диверсанты шли двумя группами, по два человека в каждой, и дистанция между ними, поверьте моему опыту, была около ста шагов. Первую группу ваша засада не заметила, а при попытке задержать вторую вспыхнула перестрелка. Те два диверсанта были убиты, вы не зря стреляли, а первые два прорвались. Кстати, команду «стой» вы во весь голос подали?
— Да, громко, вместе и почти во весь голос.
— И это ошибка. Нельзя так! Останавливать надо решительно и быстро, но без шума, чтобы не предупредить тех, кто, возможно, идет следом.
Не наказал меня Паэгле за этот промах, но у меня было еще немало границ впереди.
Менее чем через год, к весне 1924 года, структура пограничной охраны основательно изменилась — пограничный округ, пограничный отряд, комендатура и заставы, — и на границу прибыли пограничники в зеленых фуражках.
На мой участок приехал А. П. Паэгле для уточнения места под постройку здания заставы, первого, наверное, в Союзе. Осматривая участок, он остановился на опушке леса, воткнул палку в землю у куста можжевельника — тут! Постоял еще немного и сказал: «По-латышски Паэгле — можжевельник».
За одно удачное задержание он наградил меня месячным окладом из контрабандных отчислений и сказал как обычно скупо: «Растем, кажется». Он же рекомендовал меня для участия в чекистской операции «Трест» и в ту ночь сказал на прощание: «Верю вам и в ваши силы верю».
По выходе романа-хроники Л. В. Никулина «Мертвая зыбь» я начал розыски А. П. Паэгле, но его в живых не застал. По счастливой случайности узнал адрес человека, близко знавшего Августа Петровича в последние годы его жизни, и между нами стала налаживаться переписка, но она быстро оборвалась. В одном из писем я просил сообщить некоторые подробности из жизни Августа Петровича, и это письмо осталось без ответа… Идут годы. Может быть, некому стало ответить.